— Давай еще разок, Гейб! — подзадорил брата Гийом.

В зале одобрительно засвистели, и кто-то крикнул:

«Целуйтесь!» Мы с Гейбом посмотрели друг на друга.

— Похоже, выбора у нас нет, — улыбнувшись, сказал он.

Я тоже улыбнулась.

— Похоже.

Медленно, перед десятком камер и всей Америкой, Гейб заключил меня в объятия и склонил голову. Крики, свист и даже припев «Красавицы», вновь заигравшей на сцене, исчезли, когда наши губы слились в идеальном французском поцелуе.

Эпилог

Десять месяцев спустя

Это мог быть самый романтичный день в моей жизни.

Над нами с Гейбом было синее закатное небо в розовую полоску, и мы плыли над Парижем в воздушном шаре — всю жизнь об этом мечтала. Впрочем, когда на сцене присутствует Гийом (а Гийом последнее время всегда был на сцене), идиллии обычно не получается. К примеру, воздушным шарам запрещено летать над Парижем — хотя бы потому, что есть риск наткнуться на Эйфелеву башню. Но в тот вечер запреты нас мало волновали.

Куда больше нас волновало то обстоятельство, что в сотне ярдов от нас летел на воздушном шаре Гийом. Он управлял им в одиночку, и ему грозила смертельная опасность.

Под нами вокруг Сены расстилался Париж — тонкое кружево старинных кремовых зданий, дымовых труб, причудливых мостов и зеленых парков. Мы приближались к городу с запада, то есть прямо перед нами возвышалась Эйфелева башня, и, не будь я до смерти перепугана, я бы непременно восхитилась ее волшебной красотой: тысячи футов стали и изящной симметрии над дивной зеленой лестницей Марсова поля, аккуратный прямоугольник которого заканчивался у подножия Эколь Милитер, Военной школы.

Триумфальная арка — каменный шедевр, выстроенный по поручению Наполеона двести лет назад, — роскошно блистала в меркнущем свете, возвышаясь над самым оживленным кольцом Парижа, от которого расходились в разные стороны двенадцать авеню. Елисейские Поля, обрамленные деревьями и мерцающими огнями, вели к центру города, заканчиваясь у восьмиугольной площади Согласия. На ней между двумя фонтанами стоял древний, высокий и стройный Луксорский обелиск.

Идеальной геометрической формы Тюильрийский сад зеленым ковром раскинулся перед Лувром с его знаменитой стеклянной пирамидой Йо Минг Пея. На острове Сите посреди Сены, за Дворцом правосудия и пиками собора Сент-Шапель, я различила две башни Нотр-Дам. Мосты на плавных изгибах реки, ярко-синей в свете заходящего солнца, были похожи на ступени лестницы.

Увы, времени наслаждаться этой неописуемой красотой у меня не было. Дрожа от страха, я наблюдала за тем, как наш срочно нанятый пилот ведет шар за Гийомом. Час назад мне позвонил Гейб и коротко сообщил, что его братец где-то раздобыл воздушный шар и в данный момент летит один над городом. Я в ужасе спросила, нельзя ли нам взять где-нибудь второй шар и уговорить Гийома спуститься, пока не стряслась беда. После громкого успеха «Города света» наш рокер, недолго думая, начал записывать второй альбом, а через неделю должен был отправиться в мировое турне. Трудновато будет собирать полные залы, если, не дай бог, самого певца размажет по парижской мостовой. При этой мысли я содрогнулась.

Итак, Гийом летел над городом — один-одинешенек, без пилота, в красно-желто-зеленом шаре, украденном с какого-то поля на окраине Парижа. Раз в несколько минут он весело поджигал горелку, отчего его шар поднимался и мерно опускался. Наконец наш шар (Гейб умудрился взять его напрокат в загородном клубе) подлетел настолько близко, что Гийом услышал бы мой крик. Я старалась не думать о проблемах с законом, которые неизбежно возникнут у нас на земле — мы явно приблизились к городу на недопустимое расстояние.