— Добро пожаловать! — сказала Поппи, нетерпеливо захлопав в ладоши и кинувшись меня обнимать.

Ее темные волосы с рыжими прядями были убраны в хвост, и она явно переборщила с макияжем — впрочем, к такой Поппи я и привыкла. Выше меня на три дюйма, она была гордой обладательницей голливудской улыбки до ушей, румяных щек, огромных глаз цвета морской волны и фигуры, которую сама называла «аппетитной».

Сегодня Поппи надела яркую бордовую блузку, черную юбку, больше похожую на пояс, и темно-зеленые колготки. Несмотря на усталость, я улыбнулась в ответ на ее фирменную улыбку.

— Давай помогу, — предложила она.

Я с облегчением передала Поппи один чемодан на колесиках, и та покатила его к выходу, стремительно краснея.

— Эмма, что у тебя там?! — воскликнула она. — Труп?

— Ага. Запихнула туда Брета, чтобы незаметно переправить в Париж.

Поппи расхохоталась.

— Молодчина! Так этому засранцу и надо!

Я ответила печальной улыбкой: мне тоже хотелось разозлиться на Брета, но, по-видимому, вместе с работой и женихом я потеряла всякое самоуважение.

Когда мы с Поппи загрузились в блестящее черное такси и поехали к центру города, я начала приходить в норму, успокоенная чириканьем подруги. Рядом с близким человеком я чувствовала себя почти как дома, хотя вокруг все было чужое и незнакомое. По дорогам ездили не «форды», «хонды» и «тойоты», а стильные маленькие автомобильчики: компактные «пежо» и приземистые «рено». Шоссе пролегало через окраины города, который запомнился мне совсем другим.

Вместо старых причудливых домов, крыш с дымоходами и цветочных горшков на окнах вдоль дороги стояли заводы и безликие многоэтажки с крошечными балконами. Тут и там на веревках сушились пестрые футболки и джинсы, из окон торчали домашние антенны. Да уж, не так я представляла себе Францию.

— Мы еще не в городе, — шепнула Поппи, видимо, заметив мою озабоченность.

— А, понятно.

Я немного успокоилась.

Когда наш таксист, что-то бормоча себе под нос, на скорости света повернул с шоссе, индустриальный пейзаж восточных окраин уступил городским красотам, и я впервые заметила вдалеке готические башни собора Парижской Богоматери.

Только тогда до меня дошло — по-настоящему дошло, — что я в Париже, а моя прежняя жизнь осталась за океаном.

— Красота какая! — задохнулась я. Поппи с улыбкой сжала мою ладонь. Через несколько минут перед нами открылась настоящая парижская панорама, и у меня захватило дух: в вечерних сумерках на фоне сочного розового заката возник мягкий силуэт Эйфелевой башни. Бешено застучало сердце — мы ехали мимо пешеходов и дорожных знаков по улицам, дышащим историей и традициями.

Когда мы перебирались через Сену, я увидела огромный Лувр, величественную Консьержери и роскошный Отель-де-Виль. Заходящее солнце таяло в реке, и вода мерцала изнутри нежным пастельным светом. Ничего красивее в своей жизни я еще не видела.

— Добро пожаловать в Париж, — тихо произнесла Поппи.

У меня уже появилось чувство, что я приехала домой.

— И какой он, этот Гийом Риш? — спросила я, бросив сумки во второй комнате небольшой квартирки, где мне предстояло прожить несколько недель.

Поппи слегка ввела меня в заблуждение, назвав свое жилище «просторной двухкомнатной квартирой». На самом деле она была площадью не больше пятисот квадратных футов, а в моей комнате можно было раскинуть руки и коснуться обеих стен. Единственное преимущество этой квартиры — и огромное преимущество, надо сказать, — заключалось в том, что Эйфелева башня была всего в двух кварталах от нас: изящная конструкция из железа возвышалась над соседними домами.