– Расскажите, – попросил Тимофей.

– Да за вечер не успеем, – сказал Акинфий Иванович. – История долгая и странная. Еще подумаете обо мне что-то не то.

– Расскажите-расскажите, – повторил Тимофей. – Я вот сразу, как вас увидел, понял, что вы человек с биографией. Фольклорный, так сказать, субъект. Или объект. Такие даже нашему брату журналисту не часто встречаются.

– А зачем вам моя история? – благодушно спросил Акинфий Иванович.

Видно было, что выпитый им вискарь уже включился в беседу.

– Истории для того и существуют, – ответил Тимофей, уже всерьез ощутивший себя журналистом, – чтобы их рассказывать. Иначе это несправедливо.

– По отношению к кому?

– К историям.

– А… Ну да, можно так вопрос поставить. Ладно. Только я рассказчик плохой. Не лектор. Просто Ганнибал, хе-хе. Так что вы вопросы мне задавайте лучше. Если смогу, отвечу.

Акинфий Иванович допил остаток вискаря в своем стакане.

– Когда вы сюда первый раз приехали?

– В девяностые, – ответил Акинфий Иванович. – Время было лихое и голодное, вы не помните – пешком под стол ходили, а кто-то, может, и вообще фигурировал только в проекте. А вот родители ваши небось хорошо все помнят. Жизнь была опасная, часто жуткая. Но счастливая и бесшабашная, как в детстве…

Он легонько зевнул.

– А почему вы думаете, что в детстве жизнь счастливая? – спросил Валентин.

– Потому что в детстве не знаешь, куда тебя кривая вывезет. Можешь стать героем-летчиком, можешь – серийным убийцей. Можешь – миллионером, реально. Можно уйти в будущее по любой тропинке. А когда перед человеком открыты все дороги, он счастливый и веселый от одного сознания – даже если никуда по ним не пойдет. Все шлагбаумы подняты, из окна видна даль и все такое. Когда взрослеем, шлагбаумы один за другим опускаются, и путей впереди остается все меньше и меньше.

– Да, – согласился Валентин. – Взросление – это утрата возможностей. Только дело не в том, что шлагбаумы закрываются. Они, может, и не закрываются. Просто в жизни каждый день надо делать выбор, находить себе путь. А если прошел под один шлагбаум, уже не сможешь под другой.

– О чем я и говорю. Дорожки ветвятся, ветвятся, а потом из всех мировых маршрутов остается только тропинка на работу, и ты уже полностью взрослый.

– Да вы поэт, – сказал Андрон. – Хорошо сформулировали.

– Но так бывает не всегда, – продолжал Акинфий Иванович. – Вот как раз в девяностые годы старые дороги, по которым каждый человек брел в свой советский тупик, вдруг закрылись. Но зато открылись новые. Так что мы все – молодые и старые – как бы снова стали детьми, хотя время было очень недетское. Пришлось начинать сначала. И мне тоже.

– А кем вы тогда работали?

– Молодым врачом в поликлинике. Я быстро понял, что надо что-то менять… Перепрыгивать, так сказать, на новую тропу.

– Кем же вы стали?

– Экстрасенсом, – засмеялся Акинфий Иванович.

– А что это такое? – спросил Иван. – Это типа предметы двигать на расстоянии?

– Тебе сколько лет?

– Двадцать один.

– Видишь, ты уже и слова такого не знаешь. А тогда его знали все. Страна сидела у телевизоров.