В глубокой задумчивости Дюваль прошел по тропинке примерно двадцать футов и остановился, бросив через плечо взгляд на своего помощника.

– А как насчет сестры художницы? Что-нибудь удалось выяснить?

– Нет, сэр. Мы получили информацию о том, что они покинули ту квартиру в Бельвиле, где прятались изначально, и мы выставили дополнительный патруль в центре города. У каждого полицейского есть описание беглецов, и каждому дано указание задержать их любой ценой. Полицейским разрешено открывать стрельбу на поражение, сэр.

Они знают, сэр, что на сегодняшний момент это задание – главное.

Дювалю все это совсем не нравилось. Он не испытывал никакой враждебности к молодой американке и тем более к красивой гимнастке, которую вот-вот должны были казнить. Все они, включая самого Дюваля, стали жертвами ситуации, которая, казалось, уже давно развивалась по собственной воле. Горькая ирония состояла в том, что эти молодые и полные сил люди должны были умереть во имя будущего Франции.

Конечно, детективу Дювалю было бы куда спокойнее, если бы Мэйсон Колдуэлл, Ричард Гаррет и Лизетта Ладо оказались на том свете, где они уже никак не смогут испортить ему карьеру. Но не это главное. Нет, не это. Главное – честь Франции! Дюваль считал себя французом, во-первых, а полицейским – лишь во-вторых.

С другой стороны, пока Мэйсон Колдуэлл и Ричард Гаррет оставались на свободе, угроза его карьере, не просто угроза, а смертельная угроза, определенно присутствовала. И поэтому он вынужден был быть непреклонным.

Ну что же, если у них достанет безрассудства и дерзости для того, чтобы осмелиться похитить картины, он знает, как им ответить.

Дюваль развернулся и зашагал обратно к павильону. Стук молотков сильно действовал ему на нервы. Когда же это прекратится?

– Что делают эти люди? – раздраженно спросил он. Даниэль покраснел:

– Очевидно, сэр, эти работы как-то связаны с укреплением основания башни.

– Когда они уже закончат? Мы же не можем допустить, чтобы все знаменитости, которых мы пригласили, оглохли от этого грохота! Скажи им, чтобы заканчивали, и чтобы к восьми утра завтрашнего дня ноги их тут не было. Если им придется работать всю ночь, пусть работают. Мне все равно.

Ричард швырнул лопату на кучу рыхлой земли с кусками известняка и положил булыжник в плетеную корзину. Рабочий, что стоял у Ричарда за спиной, взял корзину и передал следующему позади себя. В катакомбах кипела работа. От этого узкого конца ствола к другому, более широкому, тянулась длинная цепочка людей. Ричард был весь в пыли и в поту. Он устал, от керосинки, которую он вынужден был постоянно держать у лица, шел жар. Без лампы работать Ричард не мог. Непроглядная тьма рождала у него чувство страха, симптомы клаустрофобии. Работа была тяжелой, но перепоручить ее кому-то другому Ричард не мог по многим причинам. Так что приходилось копать самому.

Они проникли в катакомбы через лаз в подвале дома, выходившего фасадом на южный конец Марсова поля. Туннель тянулся примерно на три квартала под выставочными площадями, но затем резко сворачивал в сторону Сены. По расчетам Ричарда, до павильона оставалось около сотни футов. И эти сто футов предстояло прокопать, что оказалось куда труднее, чем можно было себе представить. Сначала кувалдой приходилось разбивать твердый грунт, затем удалять разрыхленную землю лопатой. Твердые камни приходилось вытаскивать и складировать в катакомбах. Работа пусть медленно, но продвигалась вперед. Скоро, как рассчитал Ричард, пойдет слой глины, тот, что ближе к поверхности, и тогда работать станет легче.