Мэйсон баюкала Ричарда, словно младенца, и слышала, как сильно колотится его сердце. Постепенно сердцебиение вернулось к нормальному ритму, и он уснул.

На следующее утро, когда Мэйсон проснулась, Ричард уже не спал. Он поприветствовал ее улыбкой.

– Мне надо ехать в Рим.

– В Рим? Что тебе понадобилось в Риме?

– Сеньор Альберто Лугини.

– Лугини? Критик?

– Он не просто критик, он наиболее заслуженный ученый-историк в Европе.

Мэйсон почувствовала укол ревности. Ричард словно щелкнул ее по носу, давая понять, что, кроме нее, у него существуют и другие интересы. Но у Мэйсон хватило ума мысленно осадить себя. Последние несколько дней Ричард слишком баловал ее и, похоже, испортил. Да и внешний мир казался чем-то далеким и туманным.

– Зачем тебе ехать прямо сегодня? Нам так хорошо. Побудь со мной еще немного.

Она прижалась к нему и поцеловала.

– Увы, я должен ехать сейчас. Скоро двадцать первое июня, а с поддержкой критики у нас дела обстоят неважно. Не так, как я рассчитывал. Моррель, Вульф и другие влиятельные французы отказываются нас признавать, сколько я ни пытался добиться своего. Поэтому мы должны надавить на них с флангов. И сделать это быстро.

Надавить с флангов? Что ты имеешь в виду? – Если человек с влиянием и престижем Лугини увидит твои картины и влюбится в них, все прочие критики присоединятся к нему. Его слово достаточно весомо.

– Но он еще более привержен традициям, чем Моррель другие.

– Верно. Но я надеюсь его просветить.

– И как ты собираешься это сделать?

Ричард усмехнулся:

– Скажем так, мне известны некоторые их тайны.

– Есть ли в Европе места, где кому-то хоть что-то удалось от тебя утаить?

Ричард чмокнул Мэйсон в нос.

– Таких мест чертовски мало, – сказал он и улыбнулся.

– Не знаю, что я буду без тебя делать, – проворчала Мэйсон.

– Ты можешь закончить несколько картин. И время пройдет незаметно, и тебе будет приятно.

– Бледная замена тебе.

– И еще один момент. Кто, кроме меня, знает, что ты Мэйсон?

– Только Лизетта.

– Ей можно доверять?

– Разумеется.

Ричард не выглядел убежденным.

– Ну ладно. Но давай все же постараемся, чтобы эта тайна осталась между нами тремя. Чем меньше людей об этом знают, тем лучше.

Ричард встал и накинул халат. Мэйсон забралась под одеяло и капризно надула губы.

Во второй половине того же дня они оба стояли на платформе Лионского вокзала и прощались. Поезд ждал сигнала к отправлению. Мэйсон вовсю старалась держаться молодцом, но на самом деле ей страшно хотелось зарыдать и упросить его остаться.

Раздался свисток.

– Мне пора, – сказал Ричард.

– Ты надолго уезжаешь?

– На неделю примерно. Но я останусь в Риме столько, сколько потребуется, чтобы склонить Лугини на нашу сторону. – Торопливо, словно боясь, что больше ее не увидит, Ричард сгреб Мэйсон в охапку и страстно поцеловал в губы.

– Господи, – пробормотала она, – еще один такой поцелуй, и я тебя никуда не отпущу.

– Не забудь, у тебя тоже есть работа. Ты должна закончить несколько картин до моего возвращения. Запрись и постарайся сконцентрироваться на работе. Постарайся вернуть себя в то состояние, которое было у тебя, когда ты создавала свой автопортрет. Не думай ни о чем другом.

– Я попытаюсь.