Наташа не знала, куда идет, и от легкого страха перед неизвестностью ее слегка мутило. В лабиринтах дворов, которые она проходила один за другим, слышались крики и смех, окна горели ярко, и огни на «Вершине Мира» давно затерялись где-то среди них — уже не найдешь. Она проходила мимо подъездов и оставленных до утра темных машин. Проходила мимо воплей, звона бутылок, хлопков петард, лая растревоженных собак, драк, потоков мата, едва видимых облаков сигаретного дыма и обрывков песен. Проходила мимо мест, в которых те, кто не желал сидеть в квартирах среди домашнего уюта, общался с ночью, возлагая на ее алтарь накопившиеся за день мысли, удачи и обиды.

В одном из дворов на скамейках под старой выбивалкой пели Цоя, так же, как и в те времена, когда Наташа тоже сидела в подобных компаниях, только эти ребята были гораздо младше той Наташи. Пели «Легенду». Она остановилась неподалеку и слушала, снова, как когда-то давно, подумав, до чего удивительно подходят к ночи звуки гитары. Компания не обратила на нее внимания — только пара недовольно-оценивающих взглядов да сердитый шепоток — понятное дело — такие компании — свой маленький мир, и никто не любит, чтобы в него вторгались чужие. Наташа слушала до тех пор, пока «Легенда» не сменилась «Родиной» ДДТ. Тогда она с неохотой ушла.

Бродила дворами долго, по сложному маршруту, не замечая, как постепенно гаснут окна в домах, и наконец вышла на площадь, где днем разворачивался шумный продуктовый рынок. Сейчас это были пустые железные лотки, запертая ограда, мусор, который уберут утром, дав место следующему, и темный ряд грузовиков, возле которых курила и болтала интернациональная компания торговцев арбузами и дынями. Густо пахло гниющими арбузными корками. Вокруг ограды протянулось ожерелье ларьков и павильонов с весело освещенными витринами. Там кипела жизнь. Чуть подальше начиналась территория многочисленных баров. Там жизнь кипела еще сильнее. Зато на широкой трассе она угасала. Час троллейбусов уже прошел, час маршрутных автобусиков заканчивался. Ритмично и четко мигали оранжевые огни светофоров. Город засыпал.

Наташа зашла в одну из телефонных будок и набрала Надин номер. Пришлось снова выслушать серию длинных гудков — подруга либо была на работе, либо где-нибудь предавалась разврату. В нужный момент Нади никогда не оказывалось дома. Вешая трубку, Наташа вдруг подумала, что в последний раз звонила Наде очень давно — обычно та звонила или приходила сама.

Стоя в будке, она оглянулась на площадь. С ее места был виден один из открытых диско-баров, были видны люди танцующие и люди за столиками, бродящие между столиками попрошайки и охотники за бутылками… Была видна картина.

Она бы ее нарисовала. Эту площадь. Эту железную ограду. Эти старые иссохшие тополя вокруг. Это небо, на котором столько звезд, что это кажется аляповато-неприличным. Этот мусор. Эти павильончики. Этих людей. Эти запахи. Да, нарисовала бы не фотографически, а так, чтобы площадь чувствовалась. Чтобы пахла. Чтобы ощущался горячий ветер, который треплет матерчатые зонты над столиками. Чтобы было понятно, какие люди здесь сейчас находятся. Нарисовать их изнутри — их суть. А это вовсе не значит, что они будут похожи на свое отражение в зеркале. Так, как она это делала раньше.

Наташа не без удивления почувствовала самый настоящий азарт, какую-то неустроенность, словно очень сильно чесалось где-то, но никак не достать. Почувствовала особый голод — по работе. Так у нее всегда бывало, когда она задумывала какую-нибудь картину. Но подобных ощущений не возникало так давно, что она их забыла, и от этого удар оказался особенно чувствительным. Как же так? Ведь она думала, что с этим покончено. Давным-давно. Теперь у нее другая жизнь. Выходит, она лгала и себе, и Наде, так что ли?

Наташа покинула телефонную будку и пошла через площадь быстрым шагом, чуть ли не побежала.