Дрожащими руками перевернув конверт, я увидел на нем инициалы «А. де А. » Не говоря ни слова, я под внимательным взглядом Алатристе медленно отошел в сторону – туда, где на бережку немки устраивали постирушку. Немецкие солдаты, как, впрочем, и кое-кто из испанцев, любили брать в жены отставных потаскух, которые скрашивали им тяготы походной жизни да еще и доход приносили, стирая солдатам белье, торгуя водкой, хворостом, табаком и трубками, а порой – помните, я рассказывал? – копали траншеи, помогая мужьям. Ну это я к тому, что рядом с портомойней стояло дерево, а под деревом – большой камень, и вот на него-то я и сел, не веря глазам своим и не сводя их с буквочек «А. де А. » на конверте. Я знал, что капитан все еще смотрит на меня, и выждал, пока сердце не перестанет так гулко ухать в груди, а потом, стараясь, чтобы движения мои не выдавали снедавшее меня нетерпение, сломал сургуч и развернул письмо.

Сеньор дон Иньиго,

Я была счастлива узнать о том, что Вы служите во Фландрии, и, поверьте, позавидовала Вам.

Надеюсь, Вы не держите на меня зла за те неприятности, которые навлекла на Вас наша последняя встреча. Ибо не Вы ли сказали когда-то, что готовы умереть за меня? Примите же недавние свои испытания как прихоть судьбы, которая прихотливо чередует горести и радости – такие, как служба нашему государю или, например, получение этого письма.

Признаюсь Вам, что всякий раз, проходя мимо ручья Асеро, я уношусь мыслями к нашей тогдашней встрече. Как я поняла, Вы не сберегли мой амулет. Непростительная оплошность со стороны такого безупречного кавалера, как Вы.

Надеюсь увидеть Вас Когда-нибудь во дворце при шпаге и шпорах и в чаянии этого дня посылаю Вам свой привет и улыбку.

Анхелика де Алькесар

P.S. Рада, что Вы еще живы. У меня на Вас виды.

Трижды перечитал я это письмо, переходя от ошеломления к ликованию, а от ликования – к легкой печали, и долго смотрел на бумагу, лежавшую на коленях моих заплатанных штанов. Я воюю во Фландрии, Анхелика же думает обо мне. Бог даст, я еще сумею продолжить рассказ о приключениях капитана Алатристе и своих собственных, и тогда вы узнаете, какие же виды имела на меня Анхелика де Алькесар в ту пору, когда нашему веку исполнилось двадцать пять лет, ей – тринадцать, а мне пошел пятнадцатый год. Впрочем, вы и сами, должно быть, догадываетесь, что благодаря этим ее видам пережил я мгновения величайшего счастья и самого черного ужаса. Пока скажу лишь, что это златокудрое синеглазое существо, столь же прелестное, сколь и коварное, по каким-то неведомым причинам, объяснить которые можно лишь тем, что есть женщины, с самого появления на свет хранящие в сокровенных своих глубинах темную тайну, – так вот, существо это холодно, намеренно, осознанно еще много раз заставит меня рисковать… добро бы еще бренной плотью – нет, спасением души. И загадочным образом будут уживаться в ней любовь – ибо, смею думать, иногда она меня все же любила, – и ненависть, ибо всю жизнь ввергала в разнообразные несчастия.

И продолжаться это будет до тех пор, пока ранняя и трагическая смерть не вырвет ее из моих рук, не избавит меня от нее – клянусь Богом, я и сам, как видите, не знаю, скорбеть или радоваться.

– Ты ничего хочешь мне сказать? – спросил капитан Алатристе.

Сказано было мягко и вроде бы без подвоха. Я обернулся. Он сидел рядом со мной на камне под деревом с обрубленными на растопку ветвями. Шляпа в руке, отсутствующий взгляд устремлен куда-то вдаль, к стенам Бреды. Так просидел он все то время, что я читал и перечитывал письмо Анхелики.

– Да ничего особенного не скажешь, – ответил я.