– Да, сэр, – наконец выдавил он.

Собственный голос всегда подводил Флорри. Пронзительный, тонкий, к тому же пропадающий в такие вот ответственные минуты.

– Этого человека я видел, – продолжил он немного увереннее, указывая на индуса, сидевшего за столом защиты среди своих более счастливых соотечественников.

Тщедушный человечек обладал удивительной, изменчивой, почти плавной стремительностью движений, присущей всем туземцам. Шапка густых темных волос, бегающие черные глазки, темно-шоколадная кожа и сверкающие белые зубы. Бенни Лал улыбался. Впрочем, он улыбался всегда. Бенни Лал был идиотом.

– Вот этот человек.

Флорри наконец обрел интонации уверенного в себе полицейского.

– Именно его я видел убегающим от жертвы покушения в предыдущий вторник в половине двенадцатого вечера рядом с офицерским клубом в Моулмейне.

Он внес это уточнение, чтобы никто не смог усомниться в его профессионализме.

Всем присутствующим в зале суда – каждому офицеру и каждому местному жителю – было прекрасно известно, что в прошлый вторник в половине двенадцатого ночи пьяному бирманскому торговцу У Бату перерезали горло. И произошло это не более чем в пятидесяти шагах от веранды клуба, где Флорри с пятым стаканом джина, среди роя мошкары и сонма поэтических образов трудился над будущим шедевром в георгианском стиле. Молодой офицер бросился к скорченной в пыли жертве и в ту же минуту заметил маленькую, стремительно улепетывающую фигурку. Возможно, поговаривали в определенных кругах, человек с мозгами получше или более трезвый сумел бы произвести арест прямо на месте преступления. Но Флорри потрясла внезапность, с которой произошло преступление, а его сознание было затуманено не столько выпитым джином, сколько поэтическими мечтами. Яркое зрелище залитого кровью человеческого тела, впервые представшее перед его глазами, едва не парализовало полицейского. Он продолжал топтаться на месте, а негодяй тем временем скрылся в темной аллее.

Облава, устроенная в точности по правилам охоты на тигра, на следующее же утро обнаружила Бенни Лала, блаженно спавшего нагишом у обочины дороги в нескольких милях от места происшествия. Последовавшее затем молниеносное расследование установило, что когда-то он прислуживал в доме у Бата и был мишенью частых приступов гнева пьяного торговца. В ходе допроса Бенни Лал – больное дитя Востока – ни в чем не признавался и ничего не отрицал, простодушно всем улыбался и изо всех сил старался не обидеть англичан.

Был ли он действительно виновен?

Флорри не знал. Но обязан был дать показания.

«Наступили довольно сложные времена, – объяснили ему в департаменте разведывательного управления. – Уже курсируют определенные слухи. Высказываются подозрения, что за убийством стоят сами англичане. Образ У Бата в некоторых слоях населения приобретает черты национального мученика, а не того скота, каким он был в действительности».

По этим причинам с делом должно быть покончено незамедлительно.

«Таково требование долга; подчас нужно заставить себя видеть общую картину, а не мелочи».

– Вы в этом уверены? – спросил судья.

– Да, сэр. Уверен, сэр.

Флорри отвечал четко, без колебаний.

– Мистер Гупта, у вас имеются вопросы?

Адвокат, присланный из Рангуна для бесплатной защиты обвиняемого, поднялся на ноги. Мистер Гупта, крошечный индус, все это время обмахивавшийся веером, обратил к Флорри широкую, подчеркнуто дружелюбную улыбку.

– Констебль Флорри, скажите, сколько…

Обуреваемый тревогой за исход дела и боясь с самого начала попасть впросак, Флорри торопливо поправил:

– Я – заместитель суперинтенданта полиции.