Разумеется, в Лондоне имеются и более фешенебельные рестораны, чем «Коннаут», но вряд ли в каком-нибудь вы найдете столь уютную и располагающую атмосферу. Столы, великолепно сервированные и украшенные цветами, стоят достаточно далеко друг от друга, в просторном зале с деревянными панелями на стенах — мягкое и приятное освещение. Так и должно быть в очень дорогом ресторане, и поэтому вы нисколько не удивляетесь, однако доброжелательность обслуживающего персонала все-таки застает вас врасплох. Все, от метрдотеля до мальчишки, катающего тележку с ростбифом между столиками, ведут себя так, словно всю жизнь ждали именно вас. Они не только профессиональны, они еще искренне дружелюбны, а это нечасто встречается в ресторанах, чересчур озабоченных своим статусом.

А что еда? Пожалуй, я не стану рассказывать вам, до чего она хороша, — это было бы жестоко. В последнее время в Англии появилось несколько поваров — таких как Антон Моссиман, Нико Ладенис и братья Ру, — заслуживших не меньшую славу, чем Бокюз и Труагро во Франции. Шеф-повар «Коннаута», возможно, и не так знаменит, но готовит он как бог, и первые два блюда были безукоризненными.

Потом началась церемония смены скатерти. Мы с женой считаем себя довольно аккуратными едоками, и после двух перемен на столе прибавилось только несколько хлебных крошек. Их безжалостно смели, после чего стол был покрыт новой, сияющей девственной белизной скатертью, и обед мы заканчивали на ней. Конечно, это всего лишь маленькая и вроде бы незначительная деталь, но очень приятная, и именно она выгодно отличает «Коннаут» от обычных отелей.

Напоследок мы заказали сыр, кофе и десерт. Наверняка кто-нибудь подготовил наш счет на случай, если нам захочется оплатить его немедленно, но мы воспользовались привилегией постояльцев отеля и забыли про него до дня окончательной расплаты.

В номере по обе стороны кровати нас уже ждали полотняные коврики с двумя вышитыми пожеланиями: одно гласило «Спокойной ночи», другое, написанное вверх ногами, чтобы читаться со стороны кровати, — «Доброе утро». Я оставил обувь в коридоре, и мы заснули сладким сном богачей.

Утром мои туфли выглядели так, словно за ночь подверглись капитальному ремонту: они сверкали гораздо ярче, чем жиденькое лондонское солнце. Этого мастера я тоже с удовольствием похитил бы из «Коннаута» и обращался бы с ним как с принцем. Одного взгляда на ноги лондонцев достаточно, чтобы понять: искусство чистильщика обуви постепенно умирает в Англии, а во Франции, где я сейчас живу, его и вовсе не существует.

Утром, из любопытства, а не от голода, мы внимательно изучили меню завтрака. Оно было обильным и восхитительно викторианским. Так англичане подкрепляли себя, перед тем как отправлялись гоняться за лисицами или строить империю. В нем нашлось место и овсянке, и копченой селедке, и почкам, а также нескольким видам сосисок, крупно нарезанному горькому мармеладу и хлебу множества разных сортов. Гордясь своей умеренностью, мы заказали кофе и круассаны.

Мы очень долго сидели за завтраком, как можно дальше откладывая возвращение во внешний мир. Моя жена вслух размышляла о том, смогла бы она жить в «Коннауте» постоянно, и в итоге пришла к выводу, что смогла бы, причем с удовольствием. Я прикидывал, во сколько нам это обойдется. Подсказка уже ждала нас за стойкой портье, спрятанная в кожаную папочку, — первый и единственный счет за все время нашего проживания.