Людовик начинал колебаться, а я неустанно повторяла в разговорах с ним все те аргументы, которые слышала. Если убрать определенные оскорбительные моменты…

— Возможно, — сказал король, — посмотрим.

Это была победа наполовину. Я знала, что скоро его можно будет убедить.

И я оказалась права. В апреле 1784 года в театре «Комеди Франсез» была поставлена пьеса «Женитьба Фигаро». Достать билеты было чрезвычайно трудно. Люди из аристократических семей стояли целый день в театре, чтобы обеспечить себе места, а толпа снаружи ринулась в помещение, как только двери открыли; были заполнены все проходы между рядами, и представление слушали, затаив дыхание.

«Фигаро» вызывал бурный восторг Парижа; его цитировали по всей стране.

Победа культуры! Аристократия не понимала, что это еще один шаг по направлению к гильотине.

Мне казалось справедливым, что я добавила свой голос к тем, кто пытался воздействовать на короля. Мне хотелось показать, что я ценю Бомарше, поэтому я предложила, чтобы моя маленькая труппа друзей сыграла его пьесу «Севильский цирюльник» на сцене Трианона, а я выступила бы в роли Розины.

В мае 1785 года я испытала большую радость, родив своего второго сына. В спальне, где я рожала, разрешалось присутствие строго в соответствии с этикетом, так же, как и при рождении моего маленького наследного принца. Муж объявил, что я никогда не буду больше подвергаться опасности, испытанной при рождении дочери.

Людовик подошел к моей постели и взволнованно сказал:

— У нас появился еще один мальчик!

За ним шла моя любимая Габриелла с новорожденным на руках.

Я попросила, чтобы мне дали его подержать. Сын… Прекрасный малыш! Я заплакала, король плакал, все плакали от радости.

Муж отдал распоряжение направить депеши в Париж с этой новостью. Мой маленький сын, так же, как и его брат, был окрещен в соборе Нотр-Дам кардиналом де Роганом и получил имя Луи-Шарль. Распевались древние христианские гимны «Тебя, Господи, славим», звонили в набатные колокола, звучали пушечные салюты.

В течение четырех дней и ночей в Версале царило веселье.

Я была счастлива. Мои мечты осуществлялись. У меня было два сына и одна дочь. Очень часто я склонялась над крошкой в его красивой колыбели.

— Ты будешь счастлив, — говорила я ему. О, если бы я могла предвидеть страдания, на которые обрекла это несчастное дитя! Было бы гораздо лучше, если бы он совсем не родился!

В начале августа 1785 года, уже после рождения моего обожаемого Луи-Шарля, я вновь появилась в Трианоне, где намеревалась остаться до праздника святого Людовика. Все это время я собиралась играть в «Севильском цирюльнике».

Там мне было лучше, чем где бы то ни было. Я вспоминаю прогулки по парку и любование цветами, а также теми новшествами, которые ввели мои работники, — в Трианоне всегда проводились изменения. Я неизменно останавливалась перед моим театром, чтобы взглянуть на его конические колонны, поддерживающие основание скульптуры Купидона с лирой и лавровым венком в руке. С трепетом вспоминаю, как я вступала в театр, каждый раз охваченная радостным чувством при виде его белого с золотом убранства. Над занавесом, скрывающим сцену, две очаровательные нимфы держали мой герб, а потолок был изысканно расписан Лагрене. Театр выглядел очень большим благодаря занавесу, скрывающему сцену. Сцена представляла источник моей гордости и восторга — она была громадной, и на ней можно было ставить любые пьесы. И пусть даже место, предусмотренное для зрителей, было недостаточным, но ведь театр был семейным, и поэтому нам не нужен был такой зрительный зал, как в обычных театрах.

Помимо театра больше всего мне нравились в Трианоне так называемые «воскресные балы».