«Я все еще жива, но это чудо. Двадцатое было ужасным днем. Но обо мне не беспокойтесь. Верьте в мое мужество».

Теперь мы жили в поврежденном дворце, и я чувствовала, что мы на краю пропасти. По мере потепления погоды я все больше ощущала растущее напряжение. Я была уверена, что нападение на Тюильри — не случайное нападение.

Я приказала мадам Кампан, чтобы для короля сделали набивной жилет — если на него когда-либо нападут, то у стражи будет время его спасти. Жилет был сделан из пятнадцати слоев итальянской тафты и имел широкий пояс. Я настояла, чтобы его испытали: он выдерживал обычный удар кинжалом и даже выстрелы.

Я боялась, что кто-нибудь узнает о нем, и в течение трех дней носила его сама, прежде чем мне предоставилась возможность передать его королю. Я была в постели, когда он примерил жилет, и слышала, как он шепнул что-то мадам Кампан. Жилет подошел ему, а когда король ушел, я спросила Кампан, что он ей сказал. Она сначала не хотела говорить, но я настояла:

— Вы лучше скажите мне. Вы должны понять, что будет лучше, если я буду все знать.

Она ответила:

— Его величество сказал: «Я согласен надеть эту неудобную штуку только для того, чтобы удовлетворить просьбу королевы. Они предательски не убьют меня. Их планы изменились. Они убьют меня другим способом».

— Я думаю, он прав, мадам Кампан, — ответила я. — Он говорил мне, что считает происходящее здесь аналогичным тому, что однажды произошло в Англии. Англичане отрубили голову своему королю Карлу I. Я боюсь, что французы привлекут короля к суду. Но я иностранка, моя дорогая мадам Кампан, а не одна из них. Возможно, они будут меньше стесняться, когда дело коснется меня. Весьма вероятно, они убьют меня. Если бы не дети, мне было бы все равно. Но дети, моя дорогая Кампан, что будет с ними?

У дорогой Кампан было достаточно здравого смысла, чтобы опровергать то, что я сказала. Она была настолько практичной, что немедленно уселась делать мне корсет, аналогичный королевскому жилету. Я поблагодарила ее, но сказала, что не буду носить его.

— Если они убьют меня, мадам Кампан, то это будет счастьем для меня. Это по крайней мере положит конец мучительному существованию. Меня беспокоят только дети. Но есть вы и добрая Турзель. Да я и не верю, что эти люди проявят жестокость по отношению к маленьким детям. Я помню, как была тронута та женщина. Это все из-за детей. Нет, им не причинят вреда. Поэтому… когда они убьют меня, не плачьте по мне. Помните, что я уйду в более счастливую жизнь по сравнению с тем, как я здесь страдаю.

Мадам Кампан встревожилась. На протяжении всего этого знойного июля она отказывалась спать в своей кровати. Она усаживалась дремать в моей комнате, готовая вскочить при первом же звуке. Я думаю, что однажды она спасла мне жизнь.

Было около часа ночи, когда я очнулась от дремоты, обнаружив, что мадам Кампан склонилась надо мной.

— Мадам! — прошептала она. — Прислушайтесь. Кто-то крадется по коридору.

Я села в кровати, прислушиваясь. Коридор проходил вдоль моих апартаментов и запирался с каждого конца.

Мадам Кампан бросилась к передней, где спал камердинер. Он также услышал шаги и был готов действовать. Через несколько секунд мадам Кампан и я услышали звуки борьбы.

— О, Кампан, Кампан! — вскричала я и обняла это дорогое, преданное создание. — Что бы я делала без друзей, подобных вам? Оскорбления днем и убийство ночью. Когда это кончится?

— У вас хорошие слуги, мадам, — сказала она спокойно.

И это было правдой — как раз в этот момент в спальню вошел камердинер, таща за собой какого-то человека.

— Я знаю этого негодяя, мадам, — сказал он. — Это слуга короля, занимающийся туалетом.