Байон не ответил. Он вышел из дома, и я слышала, как он обратился к толпе.

Ромеф посмотрел на нас с извиняющимся видом и сказал:

— Вы, Ваши величества, должны подумать обо всем, что могло бы задержать отъезд. Как только прибудет Буйе — вы спасены.

— Благодарю вас, — сказала я тихо. Байон вернулся. Я уже слышала крики, раздававшиеся у дома: «В Париж!»

— Подготовьтесь к немедленному отъезду, — заявил Байон.

— Не надо пугать детей, — обратилась я к нему. — Они устали. Они должны как следует поспать.

— Разбудите их немедленно, мадам.

Мадам де Турзель и мадам Ньювиль разбудили их. Дофин посмотрел на Байона и Ромефа и закричал от удовольствия:

— Теперь у нас есть солдаты! Вы едете с нами?

— Да, монсеньор дофин, — ответил Байон.

Даже солдаты согласились, что мы должны поесть перед отъездом, и госпоже Сосс приказали приготовить еду. Я увидела в ее лице решимость как можно больше растянуть время приготовления пищи, что она и сделала.

Байон проявлял нетерпение. Он предупредил ее, что люди могут весьма недоброжелательно отнестись к медлительной хозяйке, которая задерживает выполнение их распоряжений. Бедная госпожа Сосс делала все, что могла, чтобы помочь нам. Такие люди, как она и Ромеф, придавали большую надежду в это трудное для нас время.

Я хотела есть, но не могла. Лишь король и дети отдали должное кушаньям госпожи Сосс, которая так долго их готовила.

— Теперь поехали, — заявил Байон. Все еще не было никаких признаков Буйе. Все кончено, подумала я. Нам больше не удастся найти какой-либо предлог для задержки. О, Бог, пошли Буйе! Пожалуйста, дай нам эту возможность.

— Пошли, — сказал грубо Байон. — Уже достаточно было задержек.

Он торопил нас к двери, когда мадам Ньювиль издала слабый крик и упала на пол; она разбросала руки, послышались странные звуки, как бывает при конвульсиях. Я склонилась над ней и поняла, что она притворяется. Я закричала:

— Пригласите врача!

Байон, ругаясь, отдал распоряжение, и следом каждый, находившийся вне дома, требовал доставить врача как можно быстрее.

Все то время, пока я следила за мадам Ньювиль, лежащей на полу, я молилась: «О, Боже, пошли Буйе».

Но пришел доктор, а не Буйе, и мадам Ньювиль не могла больше притворяться. Ей дали микстуру и помогли подняться на ноги. Она покачнулась и снова бы упала, но Байон поддержал ее и с помощью доктора потащил к карете.

Никаких признаков Буйе.

— В Париж! — кричала толпа. Больше нельзя было ждать.

Ничего не поделаешь. Мы вынуждены были позволить вывести мадам Ньювиль из дома. Когда мы появились, раздались громкие крики. Я крепко держала дофина за руку, слишком опасаясь за него, чтобы бояться самой.

Это снова началось… Я никогда не забуду эту унизительную поездку… На этот раз более продолжительную — не из Версаля, а из Варенна в Париж.

Возвращение в Париж продолжалось три дня. После приезда из Версаля я считала, что познала всю глубину унижений, ужаса, неудобства и страданий; теперь мне предстояло узнать, что бывает еще хуже.

Стояла невыносимая жара, но мы не могли умыться или переменить одежду, и вдоль всего пути стояли эти орущие, кричащие дикари. Я не могу назвать их людьми, поскольку всякое подобие человеческой доброты и достоинства, кажется, покинуло их. Они изрыгали оскорбления главным образом в мой адрес. Я была козлом отпущения, к этому я уже привыкла.

— Долой Антуанетту! — кричали они. — Антуанетту на виселицу!

Очень хорошо, подумала я, но быстрее, быстрее. Я с большой охотой пойду на это, только бы мои дети были свободны.