— Опять я решил за нас двоих, — прервал молчание Хэлвин. — Ведь и ты провел ночь без сна, а я заставляю тебя отправляться в путь, не отдохнув и не выспавшись. Но мне кажется, так лучше для всех. Ей тяжело выносить мое присутствие, а о себе я уж и не говорю.

— Ты поступил совершенно правильно, — ответил Кадфаэль. — Но незачем стараться пройти сегодня как можно больше. Главное — поскорее уйти отсюда.

День уже клонился к вечеру, когда Хэлвин и Кадфаэль вышли за ворота манора Одемара де Клари и повернули к западу: им предстояло пройти через весь Элфорд. Серые тяжелые облака низко нависали над землей, дул холодный порывистый ветер. Все было кончено. Начиная с этого момента каждый шаг приближал их к дому, к размеренной и тихой монастырской жизни с ее благословенным устоявшимся укладом — работа, богослужения в церкви, молитвы.

Когда они вышли на главную дорогу, Кадфаэль обернулся. В воротах стояли два грума, наблюдая за тем, как они уходят. Плотные, крепко сбитые, похожие друг на друга как близнецы, с одинаковыми непроницаемыми серыми глазами, они смотрели вслед незваным гостям, нарушившим покой их хозяйки. «Хотят убедиться, — подумал Кадфаэль, — что мы действительно ушли и унесли с собой все наши беды».

Больше Кадфаэль и Хэлвин не оглядывались. Они хотели теперь лишь одного: отойти от манора на милю-другую и отыскать прибежище на ночь, потому что, хоть Хэлвин и был настроен очень решительно, сразу стало ясно — силы у него на исходе. Каждый шаг давался ему с трудом, провалившиеся глаза лихорадочно горели, однако сдаваться он не собирался. Вряд ли Хэлвин был сейчас в состоянии радоваться тому, что исполнилось его сокровенное желание и он испросил наконец прощения у своей безвременно ушедшей из жизни возлюбленной. Вряд ли он вообще сейчас думал о Бертраде.

— Я никогда ее больше не увижу, — сказал Хэлвин.

Его слова не были обращены к Кадфаэлю. Скорее он говорил сам с собой, богом и небесами. И нелегко было догадаться, испытывает ли он облегчение или грусть, думая о том, что навеки распрощался с леди Аделаис.

Снег пошел, когда от Элфорда их отделяли примерно две мили. В неустойчивую мартовскую погоду такие возвраты к зиме случаются нередко. Сразу стало темно и холодно, метель слепила глаза. Буйная круговерть снежинок на этой пустынной, безлесной, открытой всем ветрам дороге сбивала с толку, иногда было даже непонятно, правильно ли они идут.

Хэлвин начал спотыкаться. Дважды он ставил костыль на занесенный снегом неровный край обочины и едва не падал. Он замерз, но руки у него были заняты и он не мог запахнуть рясу поплотнее. Кадфаэль остановился и, повернувшись спиной к пронизывающему ветру, попытался прикрыть собою Хэлвина. Он старался вспомнить, не попадалось ли им поблизости, когда они шли в Элфорд, хоть какое-то укрытие. Сейчас сгодился бы любой самый убогий сарай, только бы переждать этот, по-видимому, кратковременный буран. Где-то поблизости на север вроде бы есть узкий проселок, ведший к неизвестно чьему манору и окружавшему его скоплению домишек.

Память Кадфаэля не подвела. Потихоньку продвигаясь вперед и выбирая дорогу следующему за ним по пятам Хэлвину, Кадфаэль вскоре дошел до небольшой группы деревьев и кустов, за которыми, как он и помнил, находился развилок. Более того, вдали виднелся мерцающий свет факела — маяк для заблудившихся в непогоду странников. Без сомнения, столь заботливый и добрый человек не откажет им в гостеприимстве в эту страшную метельную ночь.

Чтобы дойти до деревушки, потребовалось значительно больше времени, чем рассчитывал Кадфаэль. Дорога оказалась неровной, идти приходилось очень медленно, Хэлвин чуть ни шаг спотыкался. То слева, то справа из мутного полумрака вырастало одинокое дерево и так же внезапно таяло в неистовом снежном вихре.