— Больно ты прыткий, дружок! Заруби себе на носу, что прав у тебя не больше, чем у меня. Я сватался и сватаюсь к ней, и отказываться не собираюсь, так и знай!

— Да сватайся себе на здоровье! — Росселин был слишком опьянен радостью, чтобы обижаться или поступать невеликодушно. — Я же не против. Каждый имеет право на это, но только теперь мы на равных, ты и я, и кто угодно еще. А там посмотрим, что скажет Элисенда. — Но сам-то он нисколько не сомневался в ее ответе, и эта его самодовольная уверенность была для Перронета худшим оскорблением. Рука Перронета потянулась к кинжалу на поясе, с его губ готовы были сорваться злые слова, но тут Одемар вновь стукнул кулаком по столу и так рявкнул, что оба сразу притихли.

— Угомонитесь все! Кто здесь старший? Я или, может, кто другой? Начнем с того, что родня у девушки имеется — она племянница мне. Если у кого здесь и есть право распоряжаться ее судьбой и нести за нее ответственность — я не говорю о тех, кто давным-давно предпочел переложить и то, и другое на чужие плечи, — так это у меня, и я говорю, что раз Сенред сам этого хочет, она будет жить здесь под его опекой и он сохранит по отношению к ней все права, какими он обладал все эти годы в качестве ее ближайшего родственника. А что касается ее замужества, то мы — я и Сенред — вместе позаботимся о ее благе, но принуждать ее ни к чему не станем. А пока пусть Элисенда побудет одна, как она того желает. Она просила дать ей время поразмыслить на покое, и мы дадим ей время. Как только она будет готова возвратиться домой, я сам поеду и привезу ее.

— Вот и славно! — Сенред с облегчением вздохнул. — Теперь я доволен. О большем я и просить не мог.

— А святой брат… — Одемар повернулся к Кадфаэлю. Он уже полностью овладел ситуацией, он был хозяином положения и отдавал распоряжения, а всем остальным надлежало их исполнять. Главное не наломать дров, пощадить чувства людей — именно об этом думал Одемар в первую очередь, в отличие от своей неукротимой мамаши, которая привыкла идти напролом, оставляя после себя одни страдания и горе для всех. — Если ты и впрямь возвращаешься в Фарвелл, передай им мои слова. И нечего о прошлом слезы лить, но впредь все должно делаться открыто и честно. Росселин, — властно окликнул он, обратив взгляд на юнца, нетерпеливо переступавшего с ноги на ногу и сиявшего как медный грош, — готовь лошадей, мы едем в Элфорд. Ты покамест у меня на службе, и я отпущу тебя тогда, когда сочту нужным. И не думай, что я забыл о твоей самовольной отлучке. Не доставляй мне больше поводов для недовольства!

Но в голосе его не было гнева, и ни сами слова, ни строгий взгляд, который их сопровождал, не омрачили безоблачно счастливого выражения лица Росселина. Он привычно преклонил колено в знак того, что подчиняется приказу, и опрометью кинулся его выполнять. Его как ветром сдуло, и занавес на двери заколыхался, впуская в комнату легкий сквознячок.

Наконец Одемар остановил свой взор на Аделаис. Она стояла перед ним, не опуская глаз, не сводя тяжелого взгляда с его лица, в ожидании его решения.

— Мадам, вы едете со мной в Элфорд. То, зачем вы сюда пожаловали, вы исполнили.

Но первым в седле оказался Кадфаэль. Никто в нем здесь больше не нуждался, а что до его собственного любопытства — интересно все-таки было бы поглядеть, как все устроится в дальнейшем, ведь одно дело решить на словах, а другое провести в жизнь, — то ему следовало умерить свои аппетиты и довольствоваться тем, что он уже знал: вряд ли судьба еще когда-нибудь забросит его в эти края. Он не спеша вывел свою лошадку, уселся верхом и затрусил к воротам мимо грумов, седлавших коней для Одемара. Тут его и увидел Росселин, догнал и ухватился за стремя.

— Брат Кадфаэль… — начал он и, рассмеявшись, замотал головой: он все еще не мог прийти в себя от счастья и все слова куда-то растерялись.