|
Из нее вышел молодой человек в защитных темных очках, которые тут же снял. Был он статен, высок, темный костюм фиолетово поблескивал, на белой сорочке синел галстук. И к нему стремглав неслась моя дочь. Она выскочила за ворота и… я отвел глаза и увидел любопытных на всех крышах соседних саклей. Нет, в своем порыве не удержалась моя дочь, они поцеловались на глазах у всех, а я смутился и отвел глаза. Казалось, я слышу голоса ротозеев: «Какое бесстыдство, средь белого дня на улице… Не стесняясь отца с матерью! Как она бросилась к нему, как нежно он обнял и как… Ой-ой, даже сказать страшно! Что же это делается с людьми?»
Пропустив вперед зардевшуюся Эльмиру, на веранду поднялся жених. Ох, каким знакомым мне было это лицо! И все-таки вспомнить сразу не мог: ведь я обрадовался его приезду не меньше Эльмиры. — Познакомься! Вот моя мама, а вот мой отец. Не забудь извиниться перед ними. — Эльмира погрозила жениху. — А я поговорю с тобой после… — Здравствуйте! Простите меня. Тысячу раз извиняюсь! — Молодой человек даже покраснел от смущения. — Понимаете, по дороге случилась авария… Нет, не со мной. Грузовая машина на повороте завалилась в кювет, шоферу стало плохо… Ну, я довез его до вашей больницы… Вот как бывает: думал опередить автобус, а вместо того опоздал! Вы, надеюсь, простите… А вот от Эльмирочки, не знаю, удастся ли добиться прощения… С этими словами он вошел в комнату. — Погоди, обманщик! Я с тобой иначе поговорю! — засмеялась Эльмира; к ней вернулась искрометная радость жизни, да не прежняя, а словно бы удесятеренная. — О, сколько яств на столе! И как вкусно пахнет… Признаться, я выпил утром лишь чашку кофе и теперь голоден как волк. Я впервые в этих горах, просто залюбовался… А почему мы одни? Правда, хорошо посидеть в тесном кругу семьи. Но у вас, дядя Мутай, — простите, еще непривычно мне называть вас папой, да это ничего, скоро привыкну! — есть, наверное, друзья, соседи… — Не знали, приедете вы или, может, задержат дела, — ответил я. — И не решились пригласить… — Как же, я ведь обещал! Ничего, пригласим в другой раз… Мне хотелось при всех, — как говорится, при всем честном народе, — сказать, вернее, попросить руки вашей дочери. Не скрою, ехал я, боясь, что встречу черствых, угрюмых людей, но теперь все волнения позади… Рад видеть вас такими добрыми, родными… — А не много ли ты говоришь? — засмеялась Эльмира. — Боюсь, другим и рта раскрыть не дашь. — Простите, это от радости! А вообще я неразговорчивый, Эльмира может подтвердить. И говорю-то обычно неумно и нечленораздельно. Дело у меня скромное — проектировать людям дома. И в таком деле много разговаривать незачем… Я поднял бокал дагестанского коньяка: — Ну, сынок, с приездом! Желаю вам счастья, дорогие!.. И спохватился: — Прости, не расслышал твоего имени. А дочка все не хотела назвать, говорила: «Приедет, сами познакомитесь!..» — Мирза. Мирзой звать меня! Да, да, да, это он, Мирза, сидел передо мной! Тот самый, неотступно преследующий всю жизнь Мирза Харбукский. Те же глаза, сосредоточенные, умные, те же брови и морщинка на переносице, тот же угловатый подбородок, те же могучие плечи, — правда, не в кожанке, а в прекрасно сшитом костюме, каких я еще не видал. Та же улыбка — откровенная, ясная… Мирза заметил мою растерянность. — Отчего вас смутило мое имя, дядя Мутай? — Да как тебе сказать… Отца твоего зовут Омаром? — Да. |
