Д'Артаньян удержался от замечаний. Он проявил любезность, даже галантность, ни словечком не дал жене понять, что не забыл утреннего инцидента. Взамен он получил разрешение провести всю ночь под бочком у супруги и даже не был изгнан к себе в самый холодный предрассветный час. Это случалось всегда, когда Шарлотта от бурных ласк переходила к не менее бурному раскаянию в молельне.

В ту ночь д'Артаньян решил, что партия им окончательно выиграна. Но, к несчастью, это был лишь маленький просвет в грозовых тучах. Просветление, высшим моментом которого стали крестины маленького Людовика, которого Их Величества держали над купелью. Шарлотта сияла, д'Артаньян тоже. Все это напоминало возвратившийся к чете медовый месяц. Но облака собираются вновь чрезвычайно быстро.

Как только ее сына приняли в лоно христианской церкви, Шарлотта снова стала терзаться угрызениями совести и сомнениями в добродетельности своих поступков. Д'Артаньян, уже порядком от нее подуставший, с удовольствием возвратился к очаровательной мадам де Виртевиль, которая встретила его с радостью. Она чувствовала себя очень одинокой, ведь ее муж, похоже, решил едва ли не навсегда поселиться в Бастилии.

Естественно, Шарлотта узнала обо всем. Шарлотта заливалась слезами, Шарлотта бушевала, Шарлотта клялась отомстить, но в конце концов вернулась в свой шезлонг. Новый ребенок, зачатый в результате приятной передышки после крестин, уже заявлял о своем существовании.

И снова это был мальчик. Он появился на свет в июле 1661 года, когда стояла такая страшная жара, что его мать думала, ей не удастся пережить такого лета. И поскольку семейству д'Артаньянов явно не хватало фантазии, ребенка назвали… Людовиком, как его старшего брата и как Его Величество. Король, вероятно, столь же стремившийся к последовательности, опять стал крестным новорожденного. Юная королева, со своей стороны, в это время также находилась в ожидании счастливого события. Людовик XIV посчитал великолепным предзнаменованием рождение второго Людовика у своего капитана мушкетеров. Было окончательно решено, что собственный сын Его Величества будет третьим.

Став матерью во второй раз, Шарлотта преисполнилась достоинства и еще глубже, чем прежде, погрузилась в свои религиозные упражнения. Поистине ее набожности не стало никаких пределов. Она устраивала мужу дикие сцены, в которых теперь невольно оказывались замешанными и пышногрудые кормилицы дитяти. Шарлотта упорно настаивала на своем, бог весть откуда вычитанном праве на платоническую любовь.

Д'Артаньян кричал, ругался, проклинал, он сломал кое-какую мебель, он чуть не сломал ноги, стуча в запертые двери, он опустошил немало кувшинов вина, но все понапрасну. В конце концов, придя в полное отчаяние, он отправился успокаивать нервы к госпоже де Виртевиль, у которой всегда находились для него и ласковая улыбка, и нежное словечко.

Тем временем король решил, что настала пора арестовать суперинтенданта Фуке. Монарха оскорбляла немыслимая роскошь, в которой тот жил, явно выставляя ее напоказ. Он подозревал, что Фуке частенько путает, где государственная казна, а где его собственный карман. Столь деликатную миссию, как арест всемогущего суперинтенданта, нельзя было поручить кому попало. Она была возложена на верного капитана мушкетеров. Вот так и получилось, что д'Артаньян во главе целого эскадрона бравых усачей отправился в Нант. Там собирались Штаты Бретани, перед которыми и должен был предстать суперинтендант. Порученное ему дело д'Артаньян выполнил с присущими ему пунктуальностью и тактом. В назначенный день Фуке был арестован при выходе из Совета, помещен в почтовую карету с решетками на окнах и препровожден в Венсеннский замок. Там д'Артаньян вынужден был на какое-то время запереться вместе с арестованным, таков был приказ. Оттуда узника переправили в Бастилию, опять-таки под наблюдением капитана мушкетеров, которого, правду сказать, вовсе не радовала подобная перемена места жительства.