Изменить размер шрифта - +
Как безумно я хотел его видеть, как хотел его обнять. Но когда он наконец позвонил, чтобы сообщить о своем приезде, я почувствовал, что меня толкают в глубокую пропасть. Но ничего ему не сказал. Про себя я даже подумал, что это тоже испытание. Испытание и для него, и для меня. В конце концов, он должен будет узнать обо мне всю правду, и уже сам решить, как ему поступить.

— Мне всегда хотелось тебя увидеть, — немного мрачно говорю я своему сыну. — Больше всего на свете я хотел оказаться рядом с тобой. Но обстоятельства складывались таким образом, что я не мог вернуться в Россию. Не мог. Ты должен меня понять. Ты помнишь, как тебя украли?

— Смутно, — Костя улыбается. — Кажется, меня куда-то увезли, а потом привезли. Ничего особенного не помню.

— И хорошо, что не помнишь, — говорю я ему, наблюдая за «Линкольном». — Тогда меня чуть не убили. Мне пришлось согласиться на обмен. Предложить себя вместо тебя.

— Как тебе удалось спастись? — деловито интересуется Костя.

— Я убежал от них. — Не нужно рассказывать ему, каким именно образом я спасся. Пусть он не знает, что за его спасение я заплатил жизнями троих преследователей. Пусть он этого никогда не узнает.

— Странно, — говорит Костя, — они ведь могли снова меня забрать. Почему они этого не сделали?

— Они решили, что я погиб, — пытаюсь объяснить я ему, когда в разговор вмешивается Саша.

— Ты мне никогда этого не рассказывал, — говорит она с сильным английским акцентом.

— Это неинтересно. — Я совсем забыл, что подобные темы не для детей. Этот проклятый «Линкольн» выводит меня из состояния равновесия.

Саша обиженно умолкает. Костя чуть насмешливо фыркает и неожиданно спрашивает меня:

— И почему ты теперь Алекс Келлер? Что за фамилия? Откуда она у тебя? Ты стал евреем?

— Это немецкая фамилия моей второй жены. Евреем я не стал, хотя отношусь к ним с большим уважением. Здесь, в Америке, их очень ценят за ум и предприимчивость.

— У нас тоже ценят, — хмыкает Костя, — все банки, газеты и телевидение в руках евреев.

— Хочу тебя сразу предупредить, — я стараюсь не говорить менторским тоном, чтобы мои слова не выглядели назидательными, но некоторые основные правила поведения в Америке он должен понять, — здесь не принято говорить такие вещи. Не принято кого-либо оскорблять из-за национальной принадлежности. Все, что ты мог себе позволить там, здесь нельзя говорить ни в коем случае. Среди слушающих тебя может оказаться человек, понимающий русский язык. И ни в коем случае не говори слово «негр», это здесь — страшное оскорбление. Нужно говорить «афро-американец» или «темнокожий», если забудешь первое слово. Но слово «негр» забудь навсегда. А моя фамилия — это фамилия Сашиной мамы. Она мне не совсем женой была, — пытаюсь объяснить я ему, — то есть формально мы не были зарегистрированы, так как я официально был женат на твоей матери. Сашина мама должна была приехать со мной в Америку, — я выговариваю это быстро, чтобы не травмировать дочь, сидящую на заднем сиденье, — но тогда она не смогла. Не получилось.

— Что не получилось? — не понимает Костя.

— Ничего не получилось.

Ну как я могу объяснить ему свою жизнь в нескольких словах? Для этого нужны две бутылки водки и целая ночь для разговоров. Впрочем, у нас еще будет такая ночь. Мы сумеем еще объясниться друг с другом как двое мужчин. Сейчас при Саше не нужно вдаваться во всякие подробности.

— У меня была сложная жизнь, Костя, — признаюсь я сыну, — очень сложная.

Быстрый переход