— Вы что, думаете, я сам не хотел бы остаться? Что мне очень хочется переться черт знает куда?

Борн стоял в холле у открытой двери и слышал, как парень спустился по деревянному крыльцу, прошлепал по асфальтовой дорожке, зашуршал ботинками по мокрой траве… Потом остался только монотонный шум дождя. Рука, которой он пытался удержать полицейского, застыла на весу. Он представил себе, как тот, с пистолетом наизготовку, подбегает к дереву, падает плашмя в мокрую траву и пытается найти своего раненого товарища. Но почему до сих пор нет подмоги? Где полиция? Ни одной сирены не слышно.

Все возвращалось на круги своя. Когда умер Итен, он стоял почти так же, не находя себе места и ломая голову, куда же запропастились врачи и полиция… Яд. Кошка. Итен. Сара. Стрельба. Звонки…

Почему не слышно сирен?

Может быть, Вебстер специально запретил ими пользоваться, чтобы не спугнуть людей Кесса?

От дождя и сырости его постепенно стал пробирать озноб, который превратился в крупную дрожь, как только он подумал, что полицейские могли и не успеть вызвать по радио помощь — ведь им пришлось выскакивать из машины под огнем. Он набрал полную грудь воздуха и задержал дыхание, считая про себя — один, два, три… — и одновременно прислушиваясь, не возвращается ли охранник с раненым. Он высунулся наружу, но ничего не смог разглядеть за пеленой дождя. Господи, ну где же они? Что они там возятся?

Мысль о том, что люди Кесса могут сейчас ворваться в дом, вызвала неодолимое желание захлопнуть дверь. Нет, нельзя, нужно дождаться их.

А если он дождется людей Кесса?

Когда раздались выстрелы, в близлежащих домах стали просыпаться люди. Там и тут в окнах зажигался свет. Может, это спугнуло нападавших? Может, они уже убрались?

Ничего подобного. Вспышка и звук выстрела слились, одновременно послышался чей-то крик. Этого Борну хватило, чтобы резко захлопнуть дверь и повернуть ключ. У кого-то из стрелявших был не дробовик, а мощная винтовка, потому что дробь никогда бы не пробила прочную дверь в два дюйма толщиной. Страшный удар в плечо отбросил его к стене и оглушил. Крик не прекращался. Только он доносился не с улицы — кричал он сам. Каким-то чудом он все еще стоял на ногах, схватившись за онемевшее от боли плечо, и кричал. Повернув голову, он с удивлением обнаружил, что крови не видно. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело.

В него попала не пуля, а здоровый кусок дерева. Но ему уже было не до того, потому что еще один выстрел прошиб дверь, щепки разлетелись во все стороны. Кажется, он еще кричал, когда на улице послышались залпы дробовиков и редкие ответные пистолетные выстрелы. Потом пистолеты смолкли.

Все, в ужасе подумал он. Они прикончили полицейских и сейчас доберутся до меня. До нас.

Он ринулся вверх по лестнице.

Наверху он споткнулся, все еще держась за плечо, но не упал и подбежал к шкафу, где положил оружие. На ощупь он не нашел его. Пришлось зажечь свет. Ни винтовки, ни пистолетов на месте не оказалось. Наверное, Клер убрала их подальше от Сары. Из спальни снова послышался истерический плач ребенка. Почему они его не послушались и не спрятались в ванной?

— Где оружие? Клер, куда ты его засунула?

Он обшарил все полки шкафа и наконец наткнулся на то, что искал — наверху, прикрытые одеялами. Что взять? Винтовку? Для ближнего боя она слишком велика и неудобна. Пистолет или револьвер? Вспомнились слова Вебстера: “Вы можете случайно ранить себя или даже убить и таким образом решите за них их проблемы. Ну а помимо всего, из вашего двадцать второго калибра вообще никого убить нельзя”.

Он выбрал револьвер, “ругер” с барабаном. Главное неудобство в нем заключалось в необходимости каждый раз перед выстрелом взводить курок, но зато здесь стоял “магнумовский” барабан.