Но перед глазами по-прежнему стояло лицо Клер. Крепко прижимая к себе Сару, он боролся с этим видением, зажмурившись, кусая губы, стискивая кулаки, дрожа всем телом… Постепенно он осознал, что главная причина его шокового состояния — страх. Страх от того, что это окровавленное лицо могло принадлежать ему, что это он мог свалиться с лошади и грохнуться на всем скаку о землю, что это его голова могла расколоться, как орех… И от этого чувство вины в нем росло — Клер мертва, а он трясется за себя. Он представил себе, что тело, оставшееся там, в открытом поле, могло быть его телом, представил, что те люди могли сделать с ним, вспомнив рассказ старика об индейской девочке, и чувство вины стало невыносимым. Он не должен был оставлять Клер так. Что бы ни было, он не должен был оставлять ее.

Он слегка отпустил от себя Сару.

— Послушай меня. Я должен туда вернуться. Снег и ветер кончилась, теперь не так уж холодно. Ты сможешь спокойно поспать. Я сделаю укрытие, ты ляжешь в спальник, и лошадки останутся с тобой, так что ты будешь тут не одна. Сейчас мы что-нибудь поедим быстренько, и ты ложись. А я должен вернуться обратно.

Она не произнесла ни слова, только смотрела на него все тем же отрешенно-безучастным взглядом, пока он доставал из карманов еду. С тех пор как они покинули избушку лесника, он взял за правило носить с собой еду: шоколад, вяленое мясо, соль. Они молча поели. Лошади рыли копытами снег, пытаясь добраться до травы, и изредка всхрапывали.

— Нам не в чем согреть воды. Но снег есть нельзя, — сказал Борн. — Ты только замерзнешь еще больше. Поэтому придется потерпеть, Мне очень не хочется оставлять тебя здесь, но я должен идти, а тебя с собой взять не могу. Обещаю, что скоро вернусь. Чтобы тебе не было так страшно одной, постарайся заснуть. Когда ты проснешься, я уже приду. Обещаю тебе — я вернусь.

Девочка держала в руке плитку шоколада и смотрела на отца. Потом киврула равнодушно. Он выкопал яму в снегу, положил туда спальный мешок, прикрыл лапником, уложил в него Сару и застегнул “молнию”. Поцеловав дочь, Борн взглянул на нее еще раз и отправился в путь.

Каурая четко придерживалась их старых следов. Еще не рассвело, когда они оказались на опушке. Впереди простиралось заснеженное поле. Пока все складывалось весьма удачно.

Борн слез с седла и надежно привязал лошадь под деревом. Снег поскрипывал под ногами. Высокая трава кое-где еще торчала из-под снега. Было облачно. Город догорал; кое-где еще взмывали вверх ярко-оранжевые языки пламени. На фоне виднелись силуэты немногочисленных уцелевших зданий.

Борн двинулся вперед, придерживаясь конского следа. Кое-где следы почти исчезали, заметенные ветром и продолжавшимся снегопадом, но все равно их было легко разглядеть — более темные углубления на сером снегу. Чем ближе к городу, тем яснее они были видны.

Вначале он шел, не испытывая страха. Он знал, что на фоне чернеющего за спиной леса его издалека не разглядеть. Но по мере приближения к городу он пригибался все ниже, опасаясь, что теперь отблески пожара могут высветить его силуэт на более светлом снегу.

Маловероятно, что они устроили засаду прямо здесь, в поле. Вряд ли они думают, что он вернется. В этом нет никакого смысла. Разумеется, кроме одного: вернуться за телом Клер. Подумав, что не может исключить такой возможности, Борн снова испугался, пригнулся, а потом и вовсе пополз. В толстых шерстяных перчатках руки вполне согрелись, но теперь пришлось одну снять и засунуть в карман куртки, чтобы достать пистолет. Настывший металл неприятно холодил ладонь.

Он полз, стараясь вспомнить место, где упала Клер. Они уже выехали за город и были примерно в середине поля. Впрочем, он мог и ошибиться в расстоянии, и ему только показалось, что они ускакали так далеко. Во всяком случае. Клер тогда была слева, значит, теперь надо смотреть справа, немного в стороне от следов.