«Что, – подумал адмирал с горечью, окрашенной уважением и восхищением, – лишний раз доказывает одно: всякий, дающий столь даровитому флотоводцу, как Тейсман, время на восстановление сил, своими руками роет себе могилу.

Черт подери, нам следовало ударить по Барнетту два года назад! Но раз уж не получилось тогда, то почему бы не ударить сейчас? Какого черта Адмиралтейство и Объединенный штаб не дают нам действовать?»

Впрочем, Белая Гавань задавал себе эти вопросы скорее для проформы. Чтобы выпустить пар. Ответ был ему прекрасно известен. Альянс просто-напросто боялся... и ему было что терять.

Эта мысль заставила графа негодующе фыркнуть, однако это была правда. Насколько он знал, королева Елизавета и Протектор Бенджамин желали вернуть утраченную инициативу не меньше, чем он сам, а ставить под сомнение боевой дух сэра Томаса Капарелли адмиралу и в голову не приходило. Дородному и вальяжному Первому Космос-лорду можно было поставить в вину что угодно, но никак не отсутствие мужества. Но даже при том, что Елизавета и Бенджамин являлись главами самых влиятельных держав Альянса, оставались еще и мелкие союзники, смертельно напуганные случившимся и вовсе не желавшие разделить судьбу Занзибара, Ализона и Василиска. Более того, даже в самих Звездном Королевстве и Протекторате Грейсон уже не наблюдалось того монолитного единства, о котором мечтали их правители.

Мантикорская оппозиция, первые несколько недель пребывавшая, как и все общество, в шоке, быстро оправилась и сделала все возможное, чтобы извлечь из трагедии политические дивиденды. На правительство Кромарти обрушилась волна упреков в бездарном и неэффективном ведении войны. О том, что именно оппозиция не позволила правительству воспользоваться убийством Гарриса и помешать Комитету общественного спасения укрепить свое положение, ее лидеры теперь не вспоминали. У графини Нового Киева, барона Высокого Хребта и леди Декро, не говоря уж об их прикормленных военных аналитиках вроде Реджинальда Хаусмана и Иеремии Крайтона, память порой оказывается удивительно короткой.

Грейсонские политические раздоры произросли на иной почве, и те, кто раздувал пожар недовольства там, ставили перед собой иные цели. Группа диссидентствующих землевладельцев объединилась вокруг землевладельца Мюллера, выступившего не против войны как таковой, а против «необоснованного неравноправия» Грейсона и «отдельных так называемых союзников, монополизировавших право принятия решений». Столетия изоляции не прошли даром, и многие на Грейсоне, следом за Мюллером, искренне считали, что их планете лучше проводить самостоятельную политику, а не тянуться за Звездным Королевством, которое вдобавок допускает ужасные просчеты.

Вся эта массированная пропаганда обрушивалась на умы граждан Звездного Королевства и Грейсона, первоначальный патриотический пыл которых в ходе затянувшейся и обходившей очень дорого войны заметно поостыл. Люди долго терпели тяготы и лишения, ибо были уверены в силе флота и в том, что победа все равно будет за ними.

Но энергичные действия МакКвин лишили их этой уверенности, а заодно и способностей к трезвой оценке. Флот, не имеющий численного превосходства, не может рассчитывать на успех, находясь в обороне. Но именно к уходу в оборону и сводилась оголтелая критика оппозиционеров: сменить некомпетентное правительство, привести к власти новых людей, которые создадут для «нашего доблестного флота» условия, позволяющие «надежно оградить от вражеской угрозы наши планеты и звездные системы».

Что, в конечном счете, означало прекращение всех активных действий и переход в глухую оборону.