Пронзив взглядом их зеркальную поверхность, историк увидел в глубине глаз своего собеседника те самые муки и страдания, которые он только что описал. Он увидел испуганную, одинокую, израненную душу, запертую в плену своих собственных притязаний и отчаянно жаждущую спасения. Впервые за свою жизнь Астинус ощутил что-то похожее на сострадание. Заложив пальцем страницу, на которой он писал, старик хронист привстал и протянул руку по направлению к Вратам…
И вдруг из темноты раздался смех…язвительный, горький, — смех человека, хохочущего над самим собой.
Черная фигура в глубине Врат исчезла.
Астинус вздохнул и взялся за перо. В тот же миг с той стороны Врат сверкнула яркая молния. В ответ ей вспыхнул ослепительный белый свет — отблески последней битвы Паладайна и молодого мага, который сокрушил Владычицу Тьмы и занял ее место.
За окнами Башни тоже заплясали молнии. Гром грянул с такою силой, что волшебные черные камни Башни вздрогнули и даже самый фундамент ее заходил ходуном. Пронзительный вой ветра заглушил стоны Пар-Салиана.
Наконец старый маг поднял измученное худое лицо и с отчаянием посмотрел за окно.
— Это конец, — пробормотал он, слабо хватая воздух скрюченными, узловатыми пальцами. — Конец всего…
— Да, — согласился Астинус и нахмурился, так как из-за резкого толчка едва не сделал ошибку в своих записях. Поудобнее устроив книгу на коленях, он бросил взгляд на Врата, озаренные изнутри вспышками света, и принялся записывать подробности последней битвы.
Через несколько секунд все было кончено. Белый свет Паладайна в последний раз вспыхнул, засиял и погас. Врата вновь потемнели.
Пар-Салиан заплакал. Его слезы капали на каменный пол, и с падением каждой слезинки Башня Высшего Волшебства вздрагивала, словно она предвидела свой жребий и страшилась его. Не обращая внимания на сотрясения пола, Астинус твердой рукой заносил в книгу последние слова своей «Хроники»:
«Четвертого дня пятого месяца 358 года мир перестал существовать».
Затем он вздохнул и хотел уже закрыть толстый том, когда чья-то рука с силой опустилась на страницы, где еще не высохли чернила.
— Нет, — твердо сказал чей-то голос. — Это еще не конец.
Руки Астинуса задрожали. С пера его сорвалась крупная капля чернил и залила последние слова.
— Карамон! Карамон Маджере! — закричал Пар-Салиан, протягивая к гиганту свои слабые руки. — Так это твой голос я слышал в лесу?
— А ты сомневался? — проворчал Карамон, который, несмотря на плачевное положение мага и его ужасные муки, не мог найти в своем сердце ни капли сострадания. Глядя на мраморный столб, в который обратилась вся нижняя половина верховного мага, он вспомнил о пытках, которые довелось испытать в этой же самой Башне его брату-близнецу, о своих собственных мучениях, что выпали на его долю в Истаре.
— Нет, нет! — Маг в отчаянии заломил руки. — Я просто подумал, уж не мой ли измученный разум сыграл со мной злую шутку! Ты понимаешь? Но как ты здесь оказался? Как тебе удалось уцелеть в магических сражениях, которые уничтожили мир?
— Он и не уцелел, — строго перебил Астинус. Справившись с растерянностью, он опустил раскрытую книгу на пол у своих ног и поднялся. Мрачно поглядев на Карамона, он обвиняющим жестом вытянул в его сторону палец:
— Что это за трюк?
Ты же умер! Что означает твое появление?
Не говоря ни слова, Карамон вытащил из-за спины растерянного Тассельхофа.
Теперь, подавленный величием момента, кендер скромно встал рядом с гигантом, глядя умоляюще на Пар-Салиана.
— Хочешь, я все объясню, Карамон? — спросил кендер. |