— Но ты пришел, и я знал это.

— А что же случилось с тобой?

— Меня заманили в ловушку, очень умно и очень точно. Меня предал кто-то на Станции.

— И ты знаешь, кто это?

Не знаю. Я был на патрулировании, и за Мармионом заметил флаер, летевший на запад. Машина была явно не наша, и я не сомневался, что она идет из Йиптона. Снизившись, я какое-то время шел за ним так, чтобы оставаться незамеченным.

Потом флаер свернул восточнее, вокруг Вындомских Гор, а потом через Виллавейскую пустошь. Там снизился и приземлился на небольшом лугу. Я тоже спустился, дал круг, высматривая для посадки место, позволившее бы мне продолжать оставаться невидимым. Я хотел захватить машину и пассажиров, а уж потом разобраться, что со всем этим делать. Вскоре я обнаружил идеальное место для посадки, в полумиле к северу, рядом с низкой каменной грядой. Ах, все с самого начала было просто, слишком просто! Как я только вышел, на меня накинулись три йипа, отобрали винтовку, связали руки и приволокли меня и флаер сюда, на Шатторак. Все было рассчитано и проделано отлично. Итак, некто со Станции, имеющий доступ к расписанию патрульных полетов, оказался шпионом или еще того хуже — предателем.

— Это Беньями, — сразу же ответил Глауен. — Во всяком случае, я в этом почти уверен. И что было потом?

— Уже ничего особенного. Они посадили меня в эту дыру, где я и сидел. Через пару дней ко мне кто-то спустился, но кто, я не мог в точности разглядеть, был виден только силуэт. Человек заговорил, и голос показался мне знакомым. Во всяком случае, я, вероятно, слышал его раньше. Такой низкий, немного с придыханием голос. И он сказал: «Шард Клаттук, ты здесь сидишь и здесь сдохнешь. Таково наказание». Я поинтересовался, за что. «И ты еще спрашиваешь? — послышалось в ответ. — Подумай-ка, какие страдания ты причинил невинным жертвам?» Я промолчал, поскольку говорить мне было нечего. И некто ушел. Это было мое последнее общение с живыми.

— И кто бы это мог быть?

— Не знаю. И не думал об этом.

— Если хочешь, я расскажу, что случилось со мной. Но это долгая история, а тебе сейчас, наверное, лучше отдохнуть.

— Я и так только и делал, что отдыхал, и уже сыт этим отдыхом по горло.

— Может быть, ты голоден? У меня с собой есть сухой паек.

— Я не голоден, но съел бы что-нибудь и кроме бесконечной овсянки.

Глауен вытащил пакет с твердокопченой колбасой, бисквитами и сыром.

— Ну, а теперь я расскажу тебе то, что произошло после того, как мы с Кирди Вуком уехали со Станции.

Глауен говорил около получаса и закончил свой рассказ описанием письма Флоресте.

— Я не удивлюсь, если призрак, который с тобой разговаривал, была сама Смонни.

— Может, и так. Голос был весьма странный.

Снова пошел дождь, и его первые барабанные капли скоро сменились оглушающими потоками. Каткар выглянул в дверь.

— Гроза надвигается и очень плохая гроза.

Шард невесело усмехнулся.

— Хорошо сидеть не в дыре. Порой ее заливало до бедер.

— Сколько здесь таких собачьих дыр? — повернулся к Каткару Глауен.

— Три. До сего дня была занята только одна, но в полдень привели второго несчастного.

— Вы носили ему еду — кто он?

Каткар неопределенно махнул рукой.

— Я не обращаю на такие вещи вниманья. Чтобы спасти свою шкуру, мне нужно было лишь слепо выполнять приказания, не больше.

— Но что-то вы должны были бы заметить!

— Да, я видел пленника, — как-то нерешительно ответил Каткар.

— И что дальше? Вы узнали его? Услышали имя?

На самом деле они произносили его имя еще в кухне и хохотали при этом, словно произносили какую-нибудь отличную шутку.