Чашка замерла возле очаровательных губок. Энн нахмурилась.

— Хотите сказать, что мы встречались и раньше? Максимилиан кивнул и провел пальцем по тыльной стороне ее ладони.

— Имел честь держать вас на руках, когда вам было три месяца.

— Правда?

— Честное слово. А вы изволили на меня чихнуть и ткнули пальцем в глаз.

Энн рассмеялась звонким мелодичным смехом, от которого кровь помчалась, как горная речка по ущелью.

— И вы, бедняга, за девятнадцать лет так и не смогли простить мне грубости?

— Простил, хотя и с трудом. — Максимилиан растерянно улыбнулся.

Странно, прежде у него не возникало проблем с выбором слов и выражений для продолжения беседы. Но с другой стороны, раньше его никогда не волновало, какое впечатление он производил на собеседников. Возможно, именно поэтому в Лондоне ему было не слишком уютно. Прямота и открытость здесь никого не впечатляли. Но Энн, кажется, не боялась ни того, ни другого.

— Согласитесь, в четырнадцать лет трудно заставить себя писать письма семилетней девочке. Когда мне исполнилось двадцать, вы все еще оставались ребенком. Ну а потом умер отец, и на первое место вышли совсем другие заботы.

— И вы обо мне забыли. Маркиз покачал головой:

— Нет, не забыл. Всего лишь решил, что эта сторона жизни остается под надежным контролем. — Он посмотрел ей в глаза. — Решение оказалось ошибочным, и вот сейчас я пытаюсь исправить досадную оплошность.

— Считаете, что я настолько избалованна и эгоистична, что заставлю вас крутить сальто, чтобы что-то доказать? Поверьте, Максимилиан, я вовсе не собираюсь…

— Да, признаюсь, я действительно считал вас избалованной, однако изменил мнение уже на десятой минуте знакомства — вернее, повторного знакомства. — Маркиз лукаво улыбнулся и большим пальцем стер с ее пухлой нижней губки крохотный кусочек масла. Не то чтобы в его помощи особенно нуждались, просто очень хотелось прикоснуться.

— И что же я такое сказала, что вы вдруг изменили мнение?

— Вы увидели мой костюм, выслушали упреки и требования и отказали, потому что не знали, что я за человек.

К удивлению маркиза, Энн отодвинула тарелку и встала из-за стола.

— Итак, я прошла ваш тест, — заключила она, вытирая руки и надевая перчатки. — Однако вы мой не прошли. И, к сожалению, не сможете пройти — до тех пор, пока поместье Хэлферст остается в графстве Йоркшир.

Ну вот, вернулись туда, откуда начали. Максимилиан глубоко вздохнул и тоже встал.

— Как можно чаще напоминайте себе об этом ужасном обстоятельстве, Энн, — негромко посоветовал он и, направляясь к выходу, крепко обнял невесту за плечи. То ли от холода, то ли оттого, что прикосновение показалось приятным, спутница не возражала. — Пусть красивая фраза превратится в боевой клич. При каждой встрече, ощутив на своих губах мои губы, а мои ладони на своей нежной коже, не забудьте мысленно произнести: «Хэлферст остается в графстве Йоркшир». Кстати, вместе с ним там же остаюсь и я.

— Непременно, — согласилась леди Бишоп дрогнувшим голосом. — Аргумент достаточно веский.

Они подошли к крыльцу Бишоп-Хауса, и Ламберт открыл дверь. Энн попыталась освободить руку, однако спутник не позволил, прижав ее ладонь к груди.

— Не намерен добровольно отказываться от преимущества, дарованного помолвкой, — едва слышно сообщил он и прильнул теплыми губами к ее губам.

Когда маркиз поднял голову, Энн все еще стояла с закрытыми глазами и приоткрытым ртом. Теплая, мягкая, податливая… Боже милостивый, во что же он так неосторожно впутался? Брак по расчету никак не предполагал нестерпимо острого желания.