«Поначалу, – пишет добрая Севинье, – ее заметили только женщины, и над ними посмеялись, однако потом ее видели все. Г-н д'Артаньян бодрствовал всю прошлую ночь и тоже прекрасно ее видел».

Говорят, мушкетер даже пошел среди ночи к своему заключенному, чтобы показать ему высоко над башней Святой Капеллы это замечательное светило, явившееся из другого мира и освещавшее небо спящей столицы своим ярким хвостом.

Комета принесла Фуке удачу! 20 декабря, в первую очередь благодаря ловкому вмешательству д'Ормессона, Палата правосудия вынесла ему менее жестокий приговор, чем можно было ожидать: он был приговорен к изгнанию. Друзья Фуке воспряли духом и от радости чуть не спалили Париж огнем своих факелов. Среди противников воцарилось глубокое уныние, смешанное с несказанной яростью. Король получил известие о приговоре, будучи у мадемуазель де Лавальер. Сдерживая гнев, он бросил только:

– Если бы его приговорили к смерти, я позволил бы ему умереть.

В любом случае приговор Палаты нельзя было привести в исполнение. Если до настоящего времени Фуке охраняли со столькими предосторожностями, то это было не столько из боязни, что он убежит, сколько из-за того, что он, по словам аббата Буллио, знал «секреты государства». Не могло быть и речи об изгнании человека, который слишком много знал. Потому, несомненно по наущению Мишеля Ле-теллье, король заменил предписанное судом изгнание на пожизненное заключение. На памяти следователей еще никогда не было подобного скандала.

Фуке, уже состарившийся и измотанный, должен был провести остаток своих дней в тюрьме Пиньероля, небольшого французского города на обращенном к Италии склоне Альп. По рекомендации д'Артаньяна охрана бывшего суперинтенданта была поручена одному из его квартирмейстеров г-ну де Сен-Мару. Этот старый вояка, в юности служивший в мятежных войсках принца Конце, был, по мнению мадам де Севинье, «весьма порядочным человеком».

Тем не менее король настоял на том, чтобы д'Артаньян, несмотря на усталость и отвращение к подобного рода поручениям, сопроводил заключенного до пиньерольской темницы.

В понедельник 22 декабря, как рассказывает д'Ормессон, «г-н д'Артаньян, вернувшись от г-на Летеллье, где он беседовал с ним наедине, обнял меня и сказал мне на ухо, что я человек знаменательный1, что он ничего хорошего от всего этого дела не ожидает и что, как только он вернется, то обязательно заедет ко мне. Мне показалось, что он опечален этой поездкой в Пинъероль, которую ему навязали и от которой он не мог отказаться».

Спустя немного времени, около 10 часов, секретарь суда Фуко в своем мрачном одеянии и в сопровождении многочисленных судебных исполнителей в украшенных султанами шляпах явился к воротам древней крепости Сент-Антуан-ского предместья и объявил д'Артаньяну, что должен сообщить заключенному о королевском приговоре. Фуке в сопровождении Бемо, Сен-Мара, д'Артаньяна и двух мушкетеров был приведен в древнюю тюремную церковь. Секретарь суда стоял за специально установленным столом. Узник, бледный, с усталым лицом, казавшийся уже просто трепещущим старцем, вышел вперед, держа шляпу в руке.

То есть «хороший, храбрый» человек.

– Сударь, – сказал Фуко холодным церемониальным тоном, – вам следует назвать ваше имя, дабы я знал, с кем разговариваю.

– Вы его и так знаете, – возразил узник.

– Речь идет не о том, что мы знаем или не знаем. Мы обязаны следовать порядку и предписаниям правосудия. Прошу вас, сударь, ваше имя.

– Я не назову его здесь, как не назвал и в Палате, – повторил бывший суперинтендант. – Я отказался тогда приносить присягу и, чтобы следовать моим принципам, я сейчас также протестую против приговора, который вы собираетесь мне зачитать.