|
Харальд опасался, что король Карл будет недоволен – ведь пока они будут искать славы за морем, кто-нибудь может с той же целью явиться сюда, а им для того и дали графство Фландрское, чтобы они его защищали. Теодрада тоже была против похода, но в этом деле Рерик не собирался с ней считаться, хотя испытывал к невестке теплое чувство истинно братской привязанности. Теодрада на вид казалась даже моложе своих восемнадцати лет – маленького роста, стройная, как девочка, светловолосая, с тонкими чертами нежного девичьего лица, с маленькими белыми руками. Рерик относился к ней как к младшей сестре, всячески опекал ее и даже согласился, по ее настоянию, учиться у нее латинской грамоте. И честно пытался – некоторое время. Теодрада, получившая воспитание сначала дома, а потом обучавшаяся у старших монахинь и даже занимавшаяся перепиской книг, прилагала все усилия, чтобы ознакомить обоих братьев хотя бы с начатками знаний, которые даются мальчикам в монастырских школах, но из этого почти ничего не вышло. Напрасно Теодрада пыталась направить по этому руслу их честолюбие, рассказывая о придворной академии Карла Великого и знатных людях, отличавшихся обширными знаниями в разных науках, писавших латинские стихи, наблюдавших движение небесных тел, толковавших Священное Писание, чертивших планы дворцов и часовен. Даже помощь отца Хериберта, имешего опыт школьного преподавания, ничего не давала. Руки нынешних графов Фландрских, привыкшие к веслу, рукояти меча или ростового топора, не способны были удержать перо. В итоге оба сына Хальвдана едва-едва могли начертить свое имя, вернее, знак, заменявший знатным людям подпись. Эти знаки для обоих придумал отец Хериберт, взяв за образцы подписи знатных франков. Молитвы Харальд и Рерик неплохо заучивали на слух, хоть и не понимали латинских слов: как большинство представителей тех народов, что не знают письма, они имели хорошую память и привыкли запоминать даже очень длинные повествования во всех подробностях. В чтении они тоже особых успехов не достигли – спасибо, они хоть поняли, что такое письменная речь, и перестали подозревать в писаной строке зловердное колдовство. Но и прочитать за один прием больше двух строчек им редко удавалось, и при этом оба уставали так же, как от гребли в течение целой «смены». Про церковное пение и говорить не стоило – на пирах с дружиной они с удовольствием пели свои привычные песни, мелодия которых напоминала ритм корабельной гребли. Причем хмельные хирдманы еще и стучали в такт кубками по столу, и, бывало, шум и рев из гридницы полночи не давали Теодраде заснуть.
Чем дальше, тем больше она понимала, что ни крещение, ни графское звание не изменило взглядов и привычек сыновей Хальвдана – они остались теми же разбойниками, которыми были, когда она впервые о них услышала. И в то же время она чувствовала, что привязалась к обоим – и к своему мужу, и к его брату, и даже к их людям – Орму Шелковому, Оттару Епископу, к хирдманам из ближней дружины. При всей грубости их воспитания и нравов, при всей дикости их языческих понятий все они были по-своему добрыми людьми, а к ней относились с почтением и даже заботой. Увидев, что во время прогулки она устала и присела на камень, кто-нибудь из сопровождавших ее хирдманов или сам Рерик тут же скидывал с плеч плащ или меховую накидку, чтобы ей было мягче и теплее сидеть, и это трогало Теодраду чуть ли не до слез. Когда эти же самые люди разоряли Сен-Кантен, убивали мирян и священников, грабили имущество церквей и простых горожан, ей не могло и в голову прийти, что они могут быть такими. Но тогда ведь была война, а у войны свои законы; в мирное же время они относились к жизни и достоинству свободных людей с не меньшим уважением, чем самые просвещенные народы. Итак, отличиться на ниве собственного просвещения у Рерика не очень вышло, и тем сильнее его тянуло к новым походам. Очередной целью была выбрана Фризия. |
