Дженни Рен и Лиззи на крыше дома

как же хотелось Лиззи, чтобы её брат выучился и стал настоящим джентльменом! Сама-то она даже читала с трудом. Хотя, к чести девушки, за последнее время она сильно подтянулась в чтении. Для них с Дженни это было главным занятием, помимо работы: подняться на плоскую крышу их невысокого дома и, сидя на крохотном коврике, который был разложен около закопчённой дымовой трубы, вместе читать какую-нибудь книгу.

— Когда Чарли (именно так звали её брата) выучится, — частенько говорила Лиззи за ужином маленькой хозяйке, — он станет учителем. Вот тогда и мы с тобой заживём, как две леди!

— Он выучится и заберёт тебя, — отвечала Дженни тоном капризной матроны, — и ты меня бросишь. А если не он, так какой-нибудь жених однажды увезёт тебя, а я останусь одна.

С некоторых пор на душе у Лиззи было неспокойно. И было отчего. Её брат Чарли хорошо учился в школе и даже стал помощником учителя. Но то, что, с одной стороны, делает нас лучше, с другой — может изменить до неузнаваемости. Вот и Чарли изменился. Он забыл, откуда взялся он сам, и, поучившись с мальчиками из богатых семей, стал стыдиться своей бедной и необразованной сестры, которая души в нём не чаяла. С момента поступления в школу он только дважды виделся с ней, и оба раза — не дома, а на улице. Даже не передать, как это тяготило Лиззи, ведь брат был её единственным родным человеком на всём белом свете, да и, по правде сказать, он всегда был хорошим и добрым мальчиком.

Однажды вечером в дверь дома, где жили Дженни и Лиззи, постучали, и на пороге неожиданно появился Чарли, а вместе с ним пожилой мужчина, который держался чрезвычайно натянуто и оказался его учителем.

— Чарли, дорогой! — удивлённо воскликнула Лиззи. — Вот уж чего я не ожидала, так это увидеть тебя здесь! Я думала, что если ты захочешь повидаться, то пошлёшь за мной, и мы встретимся недалеко от твоей школы, как мы всегда это делаем!

По перекошенному недовольством лицу мальчика было видно, что он и сам не рад тому, что должен находиться в этом месте, да ещё и в компании со своим учителем. Учитель же представился и сдержанно сказал:

— Я попросил Чарли отвести меня в дом к его родным, чтобы познакомиться и посмотреть, как они живут.

При этих словах Лиззи сразу приобрела виноватый вид и засуетилась, как будто можно было скрасить неуклюжесть и бедность их жилища. Дженни какое-то время, не отрываясь от работы, следила за ней своими большими прозрачными глазами, а потом подняла голову и сказала властным голосом, в котором любой сразу узнал бы голос настоящей хозяйки дома:

— Присаживайтесь, господа! Простите, что я не встаю: у меня очень болит спина и ноги совсем не слушаются меня.

А после этого она завела с учителем разговор о куклах, о том, как сложно шить на них, да какие они капризные и как сложно снимать с них мерки, и разговор этот по своей витиеватости мог бы посоперничать с беседой в самом светском обществе. Она, эта болезненная девочка, и вправду была настоящей хозяйкой, и хотя дом её был совсем не так хорош, как кому-то хотелось, но это был её дом, и она гордилась им, принимая гостей.

Чарли же вертелся как уж на сковороде, а из-за него и Лиззи, которая вовсе не стыдилась своего дома, тоже начала волноваться, поэтому, воспользовавшись маленькой паузой в разговоре Дженни с учителем, она поспешно сказала:

— Вы так неожиданно решили посетить нас, а мне нужно было уходить по делам. Быть может, мы прогуляемся вдоль реки?

Брат, давно уже искавший повода уйти, воспринял её предложение с большим энтузиазмом, учителю же ничего не оставалось, как согласиться, и, распрощавшись с Дженни, они втроём вышли из дома и направились к набережной.