А Дэвид был хорошим приятелем, он умел помогать и не предавать, поэтому в школе он быстро нашёл для себя настоящих друзей, с которыми ему стало совсем просто не обращать внимания на тычки учителей. Только по ночам, когда все уже спали, он позволял себе иногда поплакать, потому что скучал по матери, по Пеготти, по дому. Но только не по тому дому, который он покинул, уезжая учиться, а по другому: милому и тёплому, который он видел в последний раз, когда с Пеготти уезжал на каникулы к морю. И тут же вспоминал он дом-баркас, малютку Эмли, ракушки и шум морского прибоя… потом он проваливался в сон, всё это снилось ему всю ночь, и он просыпался вполне счастливым.
Так пролетело полгода. Однажды Дэвид ездил домой на несколько дней, но не нашёл там изменений к лучшему. Мэрдстоны продолжали быть тверды и жестоки. Мать была добра, но всё так же тиха, она болела и казалась теперь совсем прозрачной. Только Пеготти оставалась всё той же душевной Пеготти.
Через два месяца после возвращения в школу Дэвид получил письмо о том, что его мать умерла. Страшный крик вырвался из груди маленького Дэвида Копперфилда, когда он получил это ужасное известие. Как страшно стало ему, как жалел он свою бедную мать! Он остался один-одинёшенек на белом свете. Дэвид рыдал несколько часов подряд, и даже суровые наставники школы на время оставили его в покое и позволили находиться на площадке для игр в то время, как все ученики сидели за партами на уроках. На следующий день он должен был отправиться домой. Школу он покинул под вечер, не подозревая тогда, что покидает её навсегда.
Дома его встретила залитая слезами Пеготти и невозмутимые мистер и миссис Мэрдстон. Клару похоронили, и со дня похорон в доме воцарилась мёртвая тишина, жители дома почти не разговаривали друг с другом. Казалось, что о Дэвиде вообще забыли, а он был только рад этому, если в его положении вообще можно было чему-то радоваться. Брат и сестра морщились каждый раз, когда встречали его. Как-то Дэвид спросил у них, не пора ли ему вернуться в школу, но они ответили, что у них нет больше денег на его учебу. Будущее его стало совсем расплывчато, было совершенно непонятно, чего ждать от жизни дальше. Судьба же, в последнее время преподносившая мальчику только неприятные сюрпризы, и сейчас осталась верна себе.
Мистер и миссис Мэрдстон так пеклись о будущем маленького Дэвида, что решили устроить его на работу в Лондон. Возможно, вы подумаете, что они подыскали ему работу, которая соответствовала его образованию и знаниям (которых было у него не так мало!). Вовсе нет. Они устроили его мойщиком бутылок в компанию по производству вина, которой управлял один их знакомый.
Кроме нашего Дэвида мойщиками работали ещё три мальчика, его рабочее место находилось в углу склада, в темноте. Велико же было его разочарование, когда он понял, насколько далеко он сейчас находится от всего того, что окружало его раньше: от отцовских книг, от школы, от Пеготти. Вокруг него теперь находились совершенно другие люди. Вместо образованных школьных приятелей он видел вокруг работяг и бедняков, многие из которых, конечно, были куда более добрыми людьми, чем мистер и миссис Мэрдстон, но это служило слабым утешением для маленького Дэвида. Больше всего на свете он боялся, как бы сюда не заглянул кто-то из его прошлой жизни. Он бы тогда от стыда провалился под землю.
Был и ещё один страх, преследовавший его, пока, обливаясь слезами, он мыл бесконечные винные бутылки. Он страшился потерять всё то, чему научился раньше. Ведь когда-то он мечтал стать образованным человеком, достичь больших высот на поприще изучения наук, а теперь находился здесь, в этом унизительном месте, и чувствовал, как с каждым днём из его памяти стираются знания, полученные дома и в школе.
Нет-нет! Не подумайте, что Дэвид кичился своим происхождением или образованием! Он мыл бесконечные бутылки наравне со всеми, был приветлив и дружелюбен с мальчиками, своими соратниками в этом нелёгком деле. |