Затем под улыбающимися взглядами Рустом-джи развязал банты своей дагли и снял ее. О том, чтобы идти в храм огня, не могло быть и речи. На глаза навернулись слезы горечи и стыда, и, словно сквозь туман, он различил кроваво-красное пятно. Даже сняв дагли, он чувствовал на спине небольшую влажность – слюна проникла сквозь дагли и судру. Второй раз за день его испачкали самым отвратительным образом.

Кто-то протянул ему газету, чтобы завернуть дагли, кто-то поднял пакет с сандалом, который он уронил. Рустом-джи выглядел совершенно беспомощным. Тут подошел автобус, и все уехали.

Он остался стоять один с завернутой в газету дагли и сандалом в оберточной бумаге. Фейто сдвинулась набекрень. Рустом-джи больше не выглядел неприступным, да и не чувствовал себя таковым. Слабым жестом он остановил такси. Это был маленький «моррис», и ему пришлось согнуться в три погибели, чтобы залезть внутрь, не сбив с головы шапку.

Ужас, который Мехру испытала у храма огня, понемногу утих по дороге домой. Ее мысли обратились к Рустом-джи. Он, конечно, уже должен был закончить омовение и приехать к храму. Мехру простояла там больше двух часов, сначала за воротами, потом внутри двора. Может, Рустом-джи уже узнал, что произошло, надеялась она, может, ему известно, что молитвы отменены.

Мехру повернула ключ в замке и вошла в квартиру. Рустом-джи лежал, раскинувшись, в кресле. Рядом была брошена дагли с кричащим кроваво-красным пятном от пана.

Он удивился, что Мехру вернулась домой так рано и такая удрученная. Обычно она приходила из храма огня с выражением, близким к блаженству. Сегодня же, подумал Рустом-джи, такое впечатление, что она встретилась там с самим сатаной.

Мехру приблизилась к чайному столику, и луч света упал на дагли.

– Дагли дастура Дхунджиши! Но… но… как ты?…

– Что за ерунду ты несешь? Какая-то свинья плюнула паном на мою дагли. – Он решил не рассказывать, как еле унес ноги от толпы на остановке. – Откуда у меня возьмется дагли этого жирного мошенника Дхунджиши?

Мехру без сил опустилась на стул.

– Бог простит тебе эти слова, потому что ты не знаешь, что дастур Дхунджиша убит!

– Что?! В храме огня? Но кто посмел?…

– Я тебе все расскажу, только подожди минутку. Сначала мне надо выпить воды, я очень устала.

Вся самоуверенность Рустом-джи улетучилась. Он побежал на кухню за стаканом воды. И потом Мехру рассказала ему, как Дхунджишу заколол чашнивала, которого наняли на работу в храм. Этот человек признался в содеянном. Он пытался украсть несколько серебряных подносов из храма, когда в залу зачем-то зашел Дхунджиша. Чашнивала запаниковал и убил его. Затем, чтобы избавиться от тела, бросил его в священный колодец при храме.

– Тело нашли сегодня утром, – рассказывала Мехру. – Потом меня пустили внутрь, где полиция осматривала тело. Ничего не было снято, он все еще был в дагли, и она выглядела в точности так же, как…

Она шевельнула рукой, указывая на рубашку Рустом-джи на чайном столике, содрогнулась и замолчала.

Ей надо было чем-то себя занять. Она отнесла свой стакан обратно на кухню вместе с чашкой Рустом-джи, из которой он пил утром, и разожгла плиту, чтобы приготовить обед. Вернулась в комнату, внимательно рассмотрела пятно от пана на рубашке и поразмышляла вслух, как лучше его вывести, потом вновь замолчала.

Рустом-джи тяжело вздохнул.

– Что творится в мире, не понимаю. Парси убивает парси… чашнивала и дастур…

Он тоже замолчал, медленно качая головой. Задумчиво посмотрел на стены и потолок, где краска и штукатурка готовы были отвалиться, готовы были упасть в их кастрюли и сковородки, в их тазы с водой, в их жизни. Завтра Гаджра придет и сметет с пола белые хлопья, вычистит кастрюли и сковородки, нальет свежую воду в тазы.