Когда Эллен объявила, что ужин готов, Дуглас Старр велел Эмили пойти и поесть.

— Сам я ужинать не хочу. Просто полежу здесь и отдохну. А когда ты, мой эльф, вернешься, мы с тобой поговорим по душам.

И он улыбнулся ей своей обычной, полной любви, красивой улыбкой, которую Эмили всегда находила такой милой… Поужинала она с удовольствием — хотя ужин никак нельзя было назвать вкусным. Хлеб оказался полусырым, яйцо недоваренным, зато, как ни странно, ей было позволено посадить Задиру Сэл и Майка по обе стороны от ее стула, и Эллен только что-то ворчала себе под нос, когда Эмили давала им крошечные кусочки хлеба с маслом.

У Майка была такая прелестная манера сидеть на задних лапках и хватать кусочки передними, а Задира Сэл, когда ее очередь слишком долго не наступала, почти как человек, касалась ноги Эмили чуть повыше туфли. Эмили любила их обоих, но ее фаворитом был Майк — красивый темно-серый кот с огромными, как у совы, глазами, весь такой мягкий, толстый, пушистый. Сэл всегда оставалась худой, и никакое усиленное питание не могло помочь покрыть ее кости плотью. Она нравилась Эмили, но ее никогда не хотелось прижать к себе или погладить — из-за ее худобы. Однако она привлекала Эмили какой-то удивительной, таинственной красотой. Задира Сэл была серой в белых, очень белых пятнах, с очень гладкой шерсткой, длинной, острой мордочкой, очень длинными ушами и очень зелеными глазами. Она обладала всеми качествами грозного бойца, и чужие кошки всегда терпели поражение в первой же схватке с ней. Эта бесстрашная маленькая злючка нападала даже на собак, обращая их в паническое бегство.

Эмили любила своих кошек и с гордостью говорила, что воспитала их сама. Обоих, когда они были еще котятами, подарила ей учительница воскресной школы.

— Живой подарок — это так мило, — говорила Эмили, обращаясь к Эллен, — потому что он день ото дня становится еще милее.

Однако ее очень тревожило то, что у Задиры Сэл не было котят.

— Не знаю, почему это так, — жаловалась она Эллен. — У большинства остальных кошек, похоже, даже больше котят, чем им нужно.

После ужина Эмили вошла в гостиную и обнаружила, что папа уснул. Она очень обрадовалась этому, так как знала, что он мало спал в последние две ночи, но вместе с тем была и немного разочарована тем, что они не «поговорят по душам». Разговоры с папой «по душам» всегда были такими восхитительными. Но почти такой же восхитительной казалась и предстоящая прогулка — чудесная прогулка в полном одиночестве в седой вечер юной весны. Эмили очень давно не гуляла.

— Надень капор и, смотри, живо домой, если пойдет дождь, — предупредила Эллен. — Тебе с простудой шутить нельзя… не то что другим детям.

— Почему это мне нельзя? — с некоторым негодованием спросила Эмили. Почему ей нельзя «шутить с простудой», если другим детям можно? Это нечестно!

Но Эллен только проворчала в ответ что-то невнятное. Тогда Эмили пробормотала чуть слышно, для собственного удовлетворения: «Толстая, ничтожная старуха!» — и отправилась наверх, чтобы взять капор — довольно неохотно, так как любила бегать с непокрытой головой.