|
Судьба этих послов сложилась по разному. Явившиеся к солдатам Петилия Цериала, которые и слышать не хотели о перемирии, едва не погибли. Ранен был претор Арулен Рустик – ярость солдат вызвало не только звание посла и претора, над которым они надругались, но и горделивое достоинство, отличавшее этого мужа. Свиту его разогнали, первый ликтор, осмелившийся расчищать в толпе дорогу претору, был убит. Охваченные бешеной ненавистью к своим же согражданам, забыв о неприкосновенности послов, которую чтут даже чужеземные племена, они убили бы Рустика и его спутников под самыми стенами родного города, если бы Цериал не приказал окружить прибывшего охраной. Несколько лучший прием встретили посланцы сената, явившиеся к Антонию – не потому, что солдаты здесь были скромнее, а потому, что командующий крепче держал их в руках.
81. В число послов замешался всадник Музоний Руф – ревностный последователь философов и поклонник стоицизма, который принялся толковать окружившим его вооруженным солдатам о благах мира и ужасах войны. Некоторые смеялись, большинству было противно. Его бы, наверное, избили и выгнали, но он вовремя послушался людей, которым стало его жалко, и, испугавшись сыпавшихся со всех сторон угроз, прекратил свои неуместные поучения. Навстречу армии вышли также девы весталки, несшие Антонию письмо Вителлия. Он просил отложить решающее сражение на один день и уверял, что, благодаря этой отсрочке, легче удастся все уладить. Антоний с почетом отпустил весталок, Вителлию же написал, что после убийства Сабина и пожара Капитолия ни о каких переговорах не может быть и речи. 82. Все же Антоний, собрав войска на сходку, пытался уговорить их разбить лагерь602 возле Мульвийского моста и отложить вступление в город до следующего дня. Он стремился добиться этой отсрочки, ибо опасался, что разгоряченные битвой солдаты не пощадят ни народ, ни сенат, ни даже храмы и святилища богов. Но солдаты были уверены, что любое промедление только на руку врагу. К тому же они видели вымпелы, развевавшиеся на окружающих холмах: хотя под этими вымпелами стояли всего навсего мирные граждане, солдатам казалось, что там их ждет готовая к бою вражеская армия. Войско разделилось на три колонны: одна осталась на Фламиниевой дороге, другая пошла в наступление берегом Тибра, третья двигалась по Соляной дороге к Коллинским воротам. Одного налета конников оказалось достаточно, чтобы разогнать чернь, и наступавшие столкнулись с войсками вителлианцев, тоже разделенными на три колонны. Битва на подступах к городу шла во многих местах и с переменным успехом, но в большинстве случаев все же победа оставалась за флавианцами, у которых были лучше командиры. Особенно тяжело пришлось тем, которые, вступив в город, свернули налево и оказались на узких, скользких улицах, примыкающих к Саллюстиевым садам. Вителлианцы, взобравшись на стены садов, забрасывали наступавших камнями и дротами и до самых сумерек не давали им продвинуться вперед, пока, наконец, их самих не окружили конники, прорвавшиеся в город через Коллинские ворота. Местом битвы стало и Марсово поле. Удача сопутствовала флавианцам, которых окрыляла память о множестве прежних побед, вителлианцам же придавало сил одно лишь отчаяние; их обращали в бегство, но они снова и снова собирались то в одной, то в другой части города. 83. Жители, наблюдавшие за этой борьбой, вели себя как в цирке – кричали, рукоплескали, подбадривали то тех, то этих. Если одни брали верх и противники их прятались в лавках или домах, чернь требовала, чтобы укрывшихся выволакивали из убежища и убивали; при этом большая часть чужого добра доставалась толпе – поглощенные убийством и борьбой, солдаты предоставляли добычу ей. Город был неузнаваем и безобразен. Бушует битва, падают раненые, а рядом люди моются в банях или пьянствуют; среди потоков крови и валяющихся мертвых тел разгуливают уличные женщины и те, кого едва отличишь от них; роскошь и распутство мирного времени, а рядом – жестокости и преступления, как в городе, захваченном врагом; безумная ярость и ленивый разврат владеют столицей. |
