Заговорщики долго не решались относительно выбора времени и места и, наконец, назначили заседание сената на 15 марта для исполнения своего плана. Они должны были спешить, так как при столь большом числе их среди них легко мог найтись изменник, и так как через несколько дней Цезарь хотел ехать на войну с парфянами, заседание должно было происходить в курии Помпея. В назначенный день утром заговорщики собрались на Марсовом поле близ курии Помпея, чтобы ожидать Цезаря. Но Цезарь не являлся, и они стали уже боязливо переглядываться, думая, не выдал ли кто-нибудь их плана. Один человек взял Каску за руку и сказал: «Хотя ты и скрыл от нас тайну, но Брут рассказал мне все». Каска испугался и едва собрался с духом; но вскоре заметил, что этот человек говорит о своих хлопотах о месте эдила. Один сенатор, Попиллий Лэна, обратился к Бруту и Кассию со словами: «Желаю успеха вашему предприятию; но спешите – не все молчат», – и тотчас же удалился. Затем Брута известили, что его жена умирает. В последнюю ночь Порция выпытала у мужа его тайну; чтобы доказать ему, что она обладает нравственной силой и что он может довериться ей, она подрезала себе жилы на ногах, так что стала истекать кровью. В ожидании исхода дела, сильно возбужденная, она выбежала из дома и на улице упала в обморок, так что думали, что она умирает. Известием об этом случае Брут был сильно потрясен, но остался на месте.

Так как Цезарь все еще не являлся, то Д. Брут, бывший до сих пор доверенным лицом диктатора, пошел к нему в дом, чтобы разузнать о причине его отсутствия, и, если будет нужно, уговорить его идти. Оказалось, что Цезарь остался дома только вследствие опасений своей жены Кальпурнии, которой снились ночью беспокойные сны; он уже поручил своему товарищу М. Антонию отложить заседание сената до другого дня. Если бы это случилось, то заговорщикам следовало ожидать всего худшего. Потому Брут стал его уговаривать, чтобы он не оскорблял сената, собравшегося по его приказанию, и не откладывал заседания из-за женских снов, и говорил, что если уж он верит предсказаниям и снам, то должен, по крайней мере, лично распустить сенат. Цезарь еще колебался; но Брут почти насильно увлек его с собой. Так как он был не совсем здоров, то приказал отнести себя в носилках, в сопровождении многочисленной свиты и большой толпы народа. Говорят, что на дороге ему представлено было письменное разоблачение заговора; но, при множестве просьб, которые ему подавались, он не обратил на это внимания. Когда он, прибыв в сенат, вышел из носилок, заговорщики в страхе увидели, что Попиллий Лэна подошел к нему и стал говорить с ним весьма настойчиво; они думали, что он выдает их, и уже решились самоубийством избавиться от ареста; но затем, по выражению лица Попиллия, увидали, что он о чем-то просит, и успокоились. В то время как другие пошли вслед за диктатором в курию, Требоний остался, чтобы разговором удержать на улице М. Антония, которого заговорщики опасались вследствие его привязанности к Цезарю, его смелости и силы. Цезарь сел на золотое кресло, и заговорщики окружили его. Тиллий Цимбер выступил вперед и стал просить за своего изгнанного брата; все поддержали его просьбу, схватили Цезаря за руки, стали целовать его в голову и в грудь, чтобы убедиться, что на нем нет панциря или какого-нибудь спрятанного оружия. Когда он, недовольный их навязчивостью, сделал усилие, чтобы встать, Тиллий обеими руками сорвал у него с плеч тогу. Это был условный знак для нападения. Каска, стоявший позади Цезаря, первый обнажил кинжал и дрожащей рукой нанес ему легкую рану в шею.