— С ней что-то случилось, Дарл? — Дурацкий вопрос. Следовало спрашивать, насколько всё плохо.

— Миссис Джонс услышала, как она кричит, носится по дому, бросает вещи на пол. Устраивает одну из своих больших «И».

Одну из её больших истерик. Понятно.

— Сначала она позвонила Канти, но Канти и Рич в Бостоне. Когда миссис Джонс услышала твой голос на автоответчике, она позвонила мне.

То есть миссис Джонс руководствовалась здравым смыслом. Канти и Рич жили в миле к северу от дома Аманды на шоссе 19; Дарла жила в двух милях к югу. В определённом смысле получилось как в присказке отца: «Один удрал на север, другой на юг умчал, а тот назойливого рта на миг не закрывал». Сама Лизи жила в пяти милях. Дом миссис Джонс располагался по ту сторону дороги от маленького кейп-кода Аманды, и миссис Джонс знала, что первой нужно звонить Канти, причём не только по той причине, что из трёх сестёр она жила ближе всех.

Она кричит, носится по дому, бросает вещи на пол.

— Насколько всё плохо на этот раз? — услышала Лизи свой собственный ровный, почти что деловой голос. — Мне приехать? В смысле, как быстро я должна приехать?

— Она… я думаю, сейчас она в норме, — ответила Дарла. — Но она снова это делает. На руках, в паре мест высоко на бёдрах… ты знаешь.

Лизи знала, понятное дело. Аманда впадала в, как называла это состояние Джейн Уитлоу, её психоаналитик, «пассивную полукататонию». ППК отличалась от того, что произошло… (не надо об этом) (не буду) от того, что произошло со Скоттом в 1996 году, но всё равно сильно пугала. И каждый раз этому состоянию предшествовали приступы возбуждения (тут Лизи поняла, что именно такое возбуждение демонстрировала Анда в рабочих апартаментах Скотта), истерические припадки и членовредительство. Скажем, однажды Анда попыталась вырезать себе пупок. И теперь на животе вокруг него белел отвратительный шрам. Лизи однажды предложила косметическую операцию, не зная, существует ли возможность убрать этот шрам, но стремясь показать Анде, что готова взять на себя все расходы, если та обратится к специалистам. Аманда, расхохотавшись, отклонила предложение. «Мне нравится это кольцо, — заявила она. — Если у меня вновь возникнет желание резать себя, я, возможно, посмотрю на него и остановлюсь».

Возможно — но не обязательно.

— Насколько всё плохо, Дарл? Только честно.

— Лизи… дорогая…

Лизи в тревоге осознала (и под ложечкой заныло сильнее), что её старшая сестра борется со слезами.

— Дарла! Глубоко вдохни и скажи мне.

— Я в порядке. Просто… день выдался долгий.

— Когда Мэтт возвращается из Монреаля?

— Через две недели. Даже не проси о том, чтобы я позвонила ему. Он зарабатывает на нашу поездку в Сент-Барт следующей зимой, и беспокоить его нельзя. Мы всё сможем сделать сами.

— А мы сможем?

— Определённо.

— Тогда скажи мне, что нужно сделать.

— Ладно. Хорошо. — Лизи услышала, как Дарла глубоко вдохнула. — Порезы на руках неглубокие. Хватит и пластыря. А вот на бёдрах глубже, останутся шрамы, но кровь уже свернулась, слава Богу. Артерии не задеты. Лизи?

— Что? Давай оч… рассказывай до конца.

Она чуть не предложила Дарле очиститься до конца, а на такие слова старшая сестра могла и обидеться. Но, что бы ни сказала ей Дарла, она понимала, что новость будет отвратительная. Об этом говорил голос Дарлы с того самого момента, как Лизи услышала его в трубке. Она попыталась подготовиться к удару, прислонилась к столу, взгляд её сместился и… святая Матерь Божья, она стояла в углу, небрежно прислонённая к ещё одной горке картонных коробок из винного магазина (с надписями чёрным маркером: «(СКОТТ! РАННИЕ ГОДЫ)».