Пятнадцатый претендент на ее руку удовлетворял всем требованиям. Чрезвычайно богатый, красивый и представительный виконт Мондевейл, двадцати пяти лет, был, без сомнения, одним из самых завидных женихов Сезона. Роберт знал это и, как рассказал Элизабет в тот вечер, был так взволнован, что забылся и почти перепрыгнул через стол, чтобы поздравить молодого виконта с предстоящей свадьбой.

Элизабет была очень довольна и взволнована тем, что джентльмен, которым она особенно восхищалась, оказался тем самым, кто сделал ей предложение и был избран.

– О, Роберт, он чрезвычайно хороший. Я… я совсем не была уверена, что нравлюсь ему настолько, чтобы он посватался.

Роберт запечатлел нежный поцелуй на ее лбу.

– Принцесса, – поддразнил он, – любой мужчина, взглянув на тебя, напрочь теряет голову. Это лишь вопрос времени.

Элизабет слегка улыбнулась ему и пожала плечами. Ее искренне раздражали разговоры о собственном лице, как будто за ним не было ума. К тому же вся безумная суета и мимолетное веселье Сезона, которые сначала увлекали ее, быстро начинали меркнуть. И действительно, самым сильным чувством, охватившим ее, когда Роберт объявил о замужестве, было облегчение от того, что вопрос решился.

– Мондевейл собирается заехать к тебе сегодня днем, – продолжал Роберт. – Но я не намерен давать ему ответа еще неделю или две. Ожидание только укрепит его решимость, и кроме того, ты заслуживаешь еще несколько дней свободы перед тем, как будешь помолвлена.

Помолвлена. Элизабет почувствовала странную слабость и отчетливое чувство беспокойства, хотя и понимала, что это очень глупо.

– Сознаюсь, я боялся сказать ему, что твое приданое всего пять тысяч фунтов, но, кажется, это его не интересует. Он так сообщил. Сказал, что все, чего он хочет, – это ты. Сказал, что собирается осыпать тебя рубинами размером в ладонь.

– Это… чудесно, – слабо произнесла Элизабет, изо всех сил пытаясь почувствовать что-то большее, чем облегчение, и подавить необъяснимое плохое предчувствие.

– Ты – удивительная, – сказал он, ероша ее волосы. – Та вытащила отца, меня и Хейвенхерст из трудного положения.

В три часа прибыл виконт Мондевейл. Элизабет приняла его в желтой гостиной. Он вошел, обвел глазами комнату, затем взял ее руки в свои и нежно улыбнулся, глядя ей в глаза.

– Ответ – да, ведь так? – спросил виконт, и это было скорее утверждение, чем вопрос.

– Вы уже поговорили с моим братом? – с удивлением спросила Элизабет.

– Нет, не говорил.

– Тогда как вы знаете, что ответ – да? – спросила она с улыбкой и недоумением.

– Потому что, – сказал Мондевейл, – первый раз за целый месяц рядом с вами нет вечно присутствующей, орлиновзорой мисс Люсинды Трокмортон-Джоунс. – Он легким поцелуем коснулся ее лба, что застало ее врасплох, и она покраснела. – Вы хоть немного представляете себе, как вы прекрасны?

Элизабет имела слабое представление об этом, хотя все и всегда так говорили ей, и она подавила опасное желание ответить: «А вы представляете себе, как я умна?» Дело не в том, что ее при известной доле воображения можно было считать умной, а в том, что она любила читать, думать и даже обсуждать какие-то вопросы. Но Элизабет была совсем не уверена, что ему это может в ней понравиться. Он никогда не высказывал своего мнения о чем-либо, за исключением самых тривиальных общеизвестных вещей, и никогда не спрашивал ее мнения.

– Вы очаровательны, – прошептал виконт.

Элизабет вполне серьезно удивилась, почему он так думает. Мондевейл не знал, как она любит ловить рыбу, или смеяться, или что она умеет стрелять из пистолета настолько хорошо, почти как снайпер.