Когда служба кончилась, мы вышли вместе. Мой приятель был свободен, как и я. Меня освободили от экзаменов, его вовсе не допустили, и он собирался поступить в телеграфисты. Теперь он располагал собой, с полною беззаботностию наслаждаясь весной.

– Что ты сегодня какой-то… странный? – спросил он. – Точно хватил уксусу вместо чаю. Пойдем куда-нибудь?

– Пойдем.

– Хочешь во Врангелевку?

– Н – нет. Видишь ли. Мне хочется ходить по городу…

– Зачем?

– Я и сам, брат, не знаю, зачем. Но… ты только не смейся, так я тебе, пожалуй, расскажу…

И я на ходу рассказал ему свой сон.

Мой приятель выслушал мой рассказ не только без смеха, но с большим и серьезным вниманием.

– А ты в сны не веришь? – спросил он.

– Н – нет… не верю.

Я действительно в сны не верил. Спокойная ирония отца вытравила во мне ходячие предрассудки. Но этот сон был особенный. В него незачем было верить или не верить: я его чувствовал в себе… В воображении все виднелась серая фигурка на белом снегу, сердце все еще замирало, а в груди при воспоминании переливалась горячая волна. Дело было не в вере или неверии, а в том, что я не мог и не хотел примириться с мыслью, что этой девочки совсем нет на свете.

– А я верю, – сказал Крыштанович с убеждением. – Сны сбываются очень часто. Мой отец тоже видел мою мать во сне задолго до того, как они познакомились… Положим, теперь все ругаются, а все-таки… Постой-ка.

Он остановился, подумал, наморщив лоб, и сказал решительно:

– Я знаю такой переулок, и там у меня есть знакомая девочка. Может, как раз она. Пойдем.

Мой приятель не тратил много времени на учение, зато все закоулки города знал в совершенстве. Он повел меня по совершенно новым для меня местам и привел в какой-то длинный, узкий переулок на окраине. Переулок этот прихотливо тянулся несколькими поворотами, и его обрамляли старые заборы. Но заборы были ниже тех, какие я видел во сне, и из-за них свешивались густые ветки уже распустившихся садов.

– Правда, – похоже? – сказал мой приятель с торжеством.

– Немного похоже, но… нет, не то. Там только заборы и небо. А здесь сады.

– Дурак. Ведь то было зимою… Какие же сады. А теперь весна.

В одном месте сплошной забор сменился палисадником, за которым виднелся широкий двор с куртиной, посредине которой стоял алюминиевый шар. В глубине виднелся барский дом с колонками, а влево – неотгороженный густой сад. Аллеи уходили в зеленый сумрак, и на этом фоне мелькали фигуры двух девочек в коротких платьях. Одна прыгала через веревочку, другая гоняла колесо. На скамье под деревом, с книгой на коленях, по – видимому, дремала гувернантка.

– Поднимись сюда, посмотри, – сказал Крыштанович. Мы оба взялись руками за балясины, и некоторое время двое юных бродяг смотрели с улицы в маленький тенистый рай.

– Ну что, – похожи? – спросил Крыштанович.

– Н – нет, – ответил я. Мне самому так хотелось найти свою незнакомку, что я бы с удовольствием пошел на некоторые уступки… Но… я бы не мог объяснить, что именно тут другое: другое было ощущение, которым был обвеян мой сон.