|
Но именно поэтому Гоголь так ожесточенно сопротивлялся домогательствам Погодина. Вот одна из записок Погодина, написанная на клочке бумаги в начале 1842 г.: „Я устраиваю теперь 2-ю книжку <„Москвитянина“>, будет ли от тебя что для нее?“ Гоголь кратко и выразительно ответил на обороте того же клочка: „Ничего“ (Е. Казанович, К истории сношений Гоголя с Погодиным, „Временник Пушкинского дома“, Петроград, 1914, стр. 75. Здесь опубликованы двадцать четыре записки, которыми обменялись Погодин и Гоголь). Погодин не унимался и не гнушался никакими средствами, чтобы достичь цели. В ответ на очередное его домогательство Гоголь отправляет вниз, хозяину дома, записку: „Не беспокой меня в теченье двух неделей по крайней мере. Дай отдохновенье душе моей!“ (Н. В. Гоголь, Полн. собр. соч., т. XII, стр. 53). В начале апреля 1842 г. Гоголь получил из Петербурга цензурное разрешение на печатание „Мертвых душ“. На страницах „Москвитянина“ появилось объявление о предстоящем выходе нового произведения. Погодин потребовал от Гоголя разрешения опубликовать в своем журнале несколько отрывков из поэмы до ее выхода в свет отдельным изданием. Гоголь категорически отказался. Он написал откровенную записку Погодину: „А насчет „Мертвых душ“: ты бессовестен, неумолим, жесток, неблагоразумен. Если тебе ничто и мои слезы, и мое душевное терзанье, и мои убеждения, которых ты и не можешь и не в силах понять, то исполни по крайней мере, ради самого Христа, распятого за нас, мою просьбу: имей веру, которой ты и не в силах и не можешь иметь ко мне, имей ее хоть на пять-шесть месяцев. Боже! Я думал уже, что я буду спокоен хотя до моего выезда“ (Н. В. Гоголь, Полн. собр. соч., т. XII, стр. 56).
После вскоре состоявшегося отъезда Гоголя из Москвы дружеские отношения его с Погодиным оказались надолго прерванными.
…мы уговорили Гоголя посмотреть свою комедию. – Это представление „Ревизора“ состоялось не в 1840 г., а 17 октября 1839 г. См. письма Грановского к Н. В. Станкевичу от 25 ноября 1839 г. („Т. Н. Грановский и его переписка“, М. 1897, т. II, стр. 374–375), Н. П. Огарева к Герцену („Русская мысль“, 1888, N 11, стр. 1), Н. Ф. Павлова к Шевыреву от 20 октября 1839 г. („Из собрания автографов имп. публ. биб-ки“, СПБ. 1895, стр. 119). Об этом спектакле см. также в воспоминаниях И. И. Панаева („Гоголь в воспоминаниях современников“, стр. 217).
…на литературном вечере у князя Дм. Вл. Голицына. – О характере „литературных вечеров“, устраивавшихся у князя Д. В. Голицына, рассказывает в своих неопубликованных мемуарах современник: „В 1842 году учредились литературные же вечера и у генерал-губернатора Москвы, добродушного и благородного князя Дмитрия Владимировича Голицына. Мы этому очень удивились, потому что он был совсем не литератор. Но вот что было этому причиною. Ему велено было наблюдать, и наблюдать за всеми, бывавшими на наших вечерах. Он, как человек благородный, нашел такое средство, чтоб этих же людей приглашать к себе…“ (М. А. Дмитриев, Воспоминания, Л. Б., ф. Музейный, М. 8184/II, ч. II, л. 100). На голицынские „пятницы“ часто бывал зван и Гоголь. А он, словно догадываясь о специфическом характере „интереса“ князя Голицына к литературе и к его собственной персоне и вообще чураясь великосветского общества, старался как можно реже переступать порог генерал-губернаторского дома. Тот же М. Дмитриев свидетельствует, как Погодину и Шевыреву удалось однажды ценой больших усилий привезти Гоголя к Голицыну, а он, „…не сказав ни слова, сел на указанные ему кресла, сложил ладонями вместе обе протянутые руки, опустил их между колен, согнулся в три погибели и сидел в этом положении…“ (там же). |
