|
Как густой лес благоприятствует преступлению своим мраком, так закон благоприятствовал ему своей туманностью. В тех статьях, где туманности не хватало, ее изрядно подбавили, она сгустилась до черноты. Как это сделали? Силой! Совсем просто. В порядке декрета. Sic jubeo. Декрет от 17 февраля — верх совершенства. Этот декрет обрекал на изгнание не только человека, но и самое его имя. Домициан, и тот не придумал бы лучше. Совесть человеческая стала в тупик. Право, справедливость, разум почувствовали, что повелитель приобрел над ними ту власть, какую вор приобретает над краденым кошельком. Не возражать! Повиноваться! Это время не имеет равного себе по низости.
Любое беззаконие стало возможным. Законодательные органы принялись за работу и так затемнили законодательство, что в этой тьме легко можно было совершить любое черное дело. Удавшийся переворот не стесняется. Такого рода успех позволяет себе все. Фактов — великое множество. Но мы должны сократить изложение. Приведем только самое характерное. Для отправления правосудия были введены военные комиссии и смешанные комиссии. Военные комиссии судили при закрытых дверях, под председательством полковника. В одном только Париже действовали три военные комиссии. Каждой из них было поручено по тысяче дел. Судебный следователь пересылал дела прокурору республики Ласку, а тот препровождал их полковнику, председателю военной комиссии. Комиссия вызывала подсудимого. Подсудимым являлась папка с делом. Ее обыскивали, то есть перелистывали. Обвинительный акт был краток; две-три строки, примерно следующего содержания: «Фамилия. Имя. Занятие. — Человек развитой. — Ходит в кафе. — Читает газеты. — Ведет разговоры. — Опасен». Обвинение было лаконично. Приговор — еще более краток: это был простой значок. Просмотрев дело, посовещавшись с судьями, полковник брал перо и в конце строки, содержавшей формулировку обвинения, ставил один из следующих трех значков: - + 0 — означал ссылку в Ламбессу. + означал ссылку в Кайенну. («Сухая» гильотина. Смерть.) 0 означал оправдательный приговор. В то время как это правосудие работало, человек, которого оно обрабатывало, нередко еще находился на свободе, расхаживал по городу, был совершенно спокоен; вдруг его арестовывали, и, так и не узнав, в чем его вина, он попадал в Ламбессу или Кайенну. Зачастую его семья понятия не имела о том, что с ним случилось. Жену, сестру, дочь, мать спрашивали: — Где ваш муж? — Где ваш брат? — Где ваш отец? — Где ваш сын? Жена, сестра, дочь, мать отвечали: — Не знаю. В одном только семействе Преверо из Донжона, в департаменте Алье, пострадало одиннадцать человек: один из членов этой семьи был приговорен к смертной казни, остальные — кто к изгнанию, кто к ссылке. Некий Бризаду, владелец кабачка в квартале Батиньоль, был сослан в Кайенну на основании следующей строчки в его деле: «Этот кабачок посещают социалисты». Я дословно приведу разговор между полковником, председательствовавшим в суде, и человеком, которому он вынес приговор. — Вы осуждены. — Как так? За что? — Право, я и сам хорошенько не знаю. Проверьте вашу совесть. Припомните, что вы сделали. — Да нет же, я ничего не сделал. Я даже не исполнил своего долга. Мне следовало взять свое ружье, выйти на улицу, обратиться к народу, строить баррикады, — а я сидел сложа руки у себя дома, как настоящий лентяй (подсудимый смеется). Вот в чем я себя обвиняю. — Вас осудили не за это. Подумайте хорошенько. — Я ничего не могу припомнить. — Как! Разве вы не были в кафе? — Был; я там завтракал. |
