Изменить размер шрифта - +
Есипов выкинул даже из первообраза своей летописи ссылку на другую летопись: „Инии же

поведают летописцы, яко призваша их (Ермака с товарищи) с Волги Строгановы и даша им имения“ и проч. Есипов понимал, что здесь каждое слово вещь

невозможная, и потому просто пишет, что Ермак с товарищами сам пришел с Волги в Сибирь. Другая летопись неизвестного автора. Она повторяет

многое, что есть у Есипова, но еще более, чем Есиповская летопись, округляет периоды, увеличивает их объем вставочными предложениями и всюду

блестит цветами красноречия, употребляя обороты и выражения, которые обличают составление ее в позднейшее время, чем летопись Есипова, не говоря

уже про промахи против грамматики славяно церковного языка, под который составитель летописи очень старался подделаться. Все эти обстоятельства

заставляют не давать ей той веры, которую внушает к себе летопись Есипова, а кой какие особенности усугубляют это недоверие и возлагают

обязанность подвергнуть ее строгой критике. Занявшись с самого начала ознакомлением читателя с важностью значения именитых пермских солеваров в

государственном быту, задолго до появления Ермака на сцене, летопись неизвестного автора выпускает из царских грамот все те выражения, которые

могут навести на след к правде, и всеми силами старается выставить Ермаковых козаков существами, непохожими на обыкновенных людей этого разряда:

его козаки не воры (в тогдашнем значении этого слова), а сладенькие витязи, всегда готовые плакать от умиления; они не обыкновенные смертные,

которых неприятель может при случае разбить в битве и одолеть силою, а почти всюду победоносные герои; автор так и хлопочет, чтоб отстранить

какую нибудь неделикатность со стороны покорителей, и каждому поступку их придает вид самого строгого приличия, хотя бы для этого нужно было

переиначить события. Подобного рода пристрастия повели за собой и другого рода ошибки: автор выводит события, не подтверждаемые никакими

официальными актами, и прибавляет, где только возможно, то, что может дать важный блеск имени Строгановых. Карамзин в 670 примечании к IX тому

своей Истории и Есиповскую и Строгановскую летописи обе называет древнейшими и достоверными; в 664 примечании к тому же тому он безусловно

объясняет, что следует Строгановской летописи, а почему он именно ей следует, этого он не заблагорассудил открыть нам, а в 644 примечании к IX

же тому Строгановскую летопись он называет достовернейшею всех иных и сочиненною, вероятно, около 1600 года. Эти слова не заслуживают никакого

вероятия уже потому, что Строгановская летопись в самом начале говорит о Сибирской архиепископии, тогда как первая архиепископия учреждена там

не ранее 1621 года, и в самом конце говорит о строении городов и церквей, об очищении „всея Сибирския земли“, о проповеди евангельской во всех

концах Сибири и о распространении христианства между инородцами, что и заставляет нас относить эту летопись по крайней мере ко второй половине

XVII столетия; может быть, даже она и еще позже составлена“.
Всякий, сравнивавший летописи Есипова и Строгановскую, согласится с нами, что отзыв о способе изложения событий в обеих, отзыв, который мы

находим в исследовании г. Небольсина, мог произойти не иначе как вследствие какого нибудь случайного смешения автором обеих летописей, принятия

одной вместо другой: иначе невозможно объяснить, как, например, автор позволил себе сказать, что летопись Есипова излагает происшествия просто,

внятно, без претензий на ученость! Стоит только заглянуть в главу III, VI, VIII, чтоб прийти к высказанному нами предположению о смешении

автором обеих летописей: неужели это не претензия на ученость, говоря о Сибири, толковать об Италии, говоря о Кучуме, наполнять целую главу

толками о Моисее? И можно ли найти что нибудь подобное в Строгановской летописи? Перед нами две летописи: составитель одной обнаруживает явное

пристрастие к своему герою Ермаку, для чего умалчивает о призвании его Строгановыми; составитель другой рассказывает события на основании

источников несомненных, именно царских грамот, и приводит вполне эти грамоты которого из двоих мы должны предпочесть? Неужели мы должны обличать

последнего в пристрастии к Строгановым за то только, что он упоминает об участии их в деле Ермака, основываясь на царских грамотах, прямо

говорящих об этом участии? Следовательно, Строгановская летопись должна быть предпочтена всем другим известным летописям сибирским по своим

источникам, по согласию известий своих с источниками, неоспоримо достоверными.
Быстрый переход