|
Что же касается до пленников малозначительных, то их дарили и продавали; мы видели, что в 1556 году царь запретил продавать шведских пленников в Ливонию и Литву, позволив продавать их только в московские города. Однажды царь послал хану в подарок красного кречета да двух пленных литовцев, королевских дворян. Из сношений с Крымом узнаем, что ханские гонцы и купцы, приезжая в Москву, покупали литовских и немецких пленников, человек по пятнадцати и двадцати; эти пленники, по их неосторожности, убегали от них дорогою, а потом они докучали об этом государю и приказным людям били челом, чтоб беглецов отыскивали. Однажды царь писал хану: «Твои гонцы покупали на Москве полон литовский и немецкий; мы велели дать им нашу грамоту в Путивль к наместнику о пропуске этих пленных; но наместник задержал из них 17 человек пленных литовцев и немцев, да женщину, которая сказывается русскою, потому что в пропускной грамоте эти 15 человек не написаны. Гонцы твои сделали нехорошо, что вели полон лишний, грамоты нашей пропускной не взявши». Ногаи также покупали пленных в Москве; царь писал к князю Измаилу: «Твоему человеку дали мы 50 рублей покупать что тебе нужно, и полон немецкий покупать позволили ему, сколько тебе надобно». Но если татары накупали много пленных литовцев или немцев в Москве, то, с другой стороны, во время нападений своих на области московские они выводили много русских пленных. О состоянии этих несчастных в Крыму до нас дошло современное известие литовца Михалона: «Корабли, приходящие к крымским татарам часто из за моря, из Азии, привозят им оружие, одежды и лошадей, а отходят от них нагруженные рабами. И все их рынки знамениты только этим товаром, который у них всегда под руками и для продажи, и для залога, и для подарков, и всякий из них, по крайней мере имеющий коня, даже если на самом деле нет у него раба, но, предполагая что может достать их известное количество, обещает по контракту кредиторам своим в положенный срок заплатить за одежду, оружие и живых коней живыми же, но не конями, а людьми, и притом нашей крови. И эти обещания исполняются в точности, как будто бы наши люди были у них всегда на задворьях. Поэтому один еврей, меняла, видя беспрестанно бесчисленное множество привозимых в Тавриду пленников наших, спрашивал у нас, остаются ли еще люди в наших сторонах или нет и откуда такое их множество? Так всегда имеют они в запасе рабов не только для торговли с другими народами, но и для потехи своей дома и для удовлетворения своим наклонностям к жестокости. Те, которые посильнее из этих несчастных, часто, если не делаются кастратами, то клеймятся на лбу и на щеках и, связанные или скованные, мучатся днем на работе, ночью в темницах, и жизнь их поддерживается небольшим количеством пищи, состоящей в мясе дохлых животных, покрытом червями, отвратительном даже для собак. Женщины, которые понежнее, держатся иначе; некоторые должны увеселять на пирах, если умеют петь или играть. Красивые женщины, принадлежащие к более благородной крови нашего племени, отводятся к хану. Когда рабов выводят на продажу, то ведут их на площадь гуськом, целыми десятками, прикованных друг к другу около шеи, и продают такими десятками с аукциона, причем аукционер кричит громко, что это рабы самые новые, простые, не хитры, только что привезенные из народа королевского, а не московского; московское же племя считается у них дешевым, как коварное и обманчивое. Этот товар ценится в Тавриде с большим знанием и покупается дорого иностранными купцами для продажи по цене еще большей отдаленным пародам». По известию того же Михалона, христианские пленники, увозимые из Тавриды в далекие страны, всего более горевали о том, что будут удалены от храмов божиих. |
