|
Таким образом, испомещение служилых людей уничтожило характер древней дружины: вместо постоянного войска, каким была дружина, с военным духом, с сознанием военных обязанностей, с побуждениями воинской чести оно создало класс мирных граждан, хозяев, которые только случайно на время войны несли уже тяжкую для них службу. С каждым позывом в поход в семействах помещиков должны были повторяться сцены, подобные тем, какие теперь происходят в семействах перед отпуском рекрут: сколько нужд и лишений должен претерпеть! Был сам, жил хозяином полновластным, окруженный покорною семьею, холопами и крестьянами, а теперь надобно идти под начальство; какой то попадется воевода? Попадались притеснители страшные! Хорошо, если есть связи, родственники побьют челом, и воевода возьмет к себе в завоеводчики (в свиту), а то беда! И возвратится ли? Возвратится ли невредим? А попадется в плен к татарам, в Литву или к немцам люторам безбожным! Вспомним также, что войны XVII века, неуспех которых зависел от дурного устройства русского войска, в свою очередь, не могли содействовать возвышению духа в служилых людях, внушению уверенности. Вспомним о совершенной неприготовленности русского служилого человека к ратному делу, о неуменье владеть оружием, которое к тому же было очень плохо, – и не удивимся свидетельству современника, русского же человека, который сравнивает полк служилых людей со стадом: «У пехоты ружье было плохо, и владеть им не умели, только боронились ручным боем, копьями и бердышами, и то тупыми, и на боях меняли своих голов по три, по четыре и больше на одну неприятельскую голову. На конницу смотреть стыдно: лошади негодные, сабли тупые, сами скудны, безодежны, ружьем владеть не умеют; иной дворянин и зарядить пищали не умеет, не только что выстрелить в цель; убьют двоих или троих татар и дивятся, ставят большим успехом, а своих хотя сотню положили – ничего! Нет попечения о том, чтоб неприятеля убить, одна забота – как бы домой поскорей. Молятся: дай, боже, рану нажить легкую, чтоб немного от нее поболеть и от великого государя получить за нее пожалование. Во время бою того и смотрят, где бы за кустом спрятаться: иные целыми ротами прячутся в лесу или в долине, выжидают, как пойдут ратные люди с бою, и они с ними, будто также с бою едут в стан. Многие говорили: дай бог великому государю служить а саблю из ножен не вынимать!» Отсюда понятно, почему мы видим в служилых русских людях XVII века стремление отбывать от службы, отговариваться от выступления в поход болезнию, приписываться как нибудь к гражданским делам, задаривать воевод и сыщиков, чтоб только оставили в покое, прятаться от них; во время службы опять задаривать воевод и сотенных голов, чтоб отпустили домой, наконец, побег из полков. Уложение грозит за первый побег кнутом, за второй – кнутом, убавкою поместного и денежного окладов, за третий – кнутом и отнятием поместья; за побег домой с бою – кнутом нещадным и отнятием половины поместных и денежных окладов; сотенному голове, отпустившему служилого человека без государева указа и воеводского ведома батогами и тюрьмою; воеводе жестоким наказанием – «что государь укажет». Но угрозы Уложения не помогли: донесения воевод наполнены жалобами на побеги служилых людей. Поместная система ослабила в служилых людях воинский характер; но при этом они не выигрывали в других отношениях: им за службу давали землю, на которой они жили и с которой кормились; жизнь покойная и праздная в поместье отучала их от военной службы, главного их назначения, вследствие чего служба, когда приходило ей время, являлась тяжким, для некоторых невыносимым бременем. |
