Случится тяжба между дворянином и посадским, то судить дворянину (кто будет у судных дел) с
выборными посадскими людьми. Пошлины с судных дел, решенных пятью выборными, держать в земской избе для градских расходов. Такое же устройство
должно быть и в пригородах.
Предложения Нащокина произвели сильное волнение между псковичами; разделились: одним нравились предложения, другим нет; меньшие люди были за
новое, лучшие отстаивали старину. За этими ссорами дело протянулось от апреля до августа; только 13 августа посадские люди написали наконец свои
челобитные по мысли воеводы, принесли в Троицкий собор и приняли благословение архиепископа Арсения; челобитные отправлены в Москву, и новое
устройство введено.
Но Афанасий Лаврентьевич не мог долго оставаться во Пскове; он был отозван для важного дела – для ведения мирных переговоров с польскими
уполномоченными. Воеводою в Псков явился князь Иван Андреевич Хованский. Князь Иван Андреевич был неохотник до новизн, особенно был неохотник до
новых людей. Он уже и прежде, как мы видели в своем месте, имел столкновение с Нащокиным, на которого смотрел как на временщика, выдвинутого
царем в ущерб чести старых родов. Приехавши во Псков, Хованский увидал, что Нащокин и здесь что то такое намудрил неполезное, посадил мужиков
судить и распоряжаться, отнявши суд у воеводы, завел вольные шинки вместо казенных питейных домов. Но мы видели, что и между мужиками
некоторые, и лучшие, самые богатые не были довольны новым устройством. Они стали говорить Хованскому, что все эти новые порядки Нащокин завел
самовольно, насильно навязал посадским людям, писали челобитную в земской избе ночью, вычерненную (поправленную), и руки велели в ту же ночь
приложить. Хованский шлет грамоту в Москву к царю: «Во Пскове заведены вновь шинки, в них пьют безвременно, и оттого всякому дурно. Учинены
выборные люди и посадских людей судят и в съезжую избу (т.е. к воеводе) не ходят; да в земскую же избу в делах берут дворян с приставами, и
оттого дворяне плачут; да они же, выборные люди, подорожные от себя дают за рубеж, и те новые проезжие, что мужики дают от себя, не знаючи и не
остерегаясь в письме, от иноземцов будут в подивление. Сказали мне старосты земские и посадские лучшие люди, что писали ночью челобитную
вычернену и руки велели в ту же ночь приложить, а кто чернил челобитную и складывал, тому то дело надобно; приложили только рук с пятьдесят, и
то немного лучших людей; в челобитной писано слагательно, писал кто то умный человек, а мужикам так было не сложить». На грамоту пришел ответ:
«Вы бы всяких чинов людей ведали во всем судом и расправою, а новый суд отставили. Шинки отставить, а быть попрежнему кабакам по старым местам и
отдать на откуп, а если откупщиков не будет, то сбирать на веру (по присяге) лучшим людям».
Но и Хованский недолго оставался в Пскове; преемником его был князь Данила Степанович Великого Гагин, человек, не имевший ни в Пскове, ни в
Москве того влияния, какое имели его предшественники; при нем, следовательно, дело опять могло свободно подняться и решиться без воеводского
вмешательства. Ордин Нащокин был в это время в Москве, управлял Посольским приказом, а Псков был подведомствен этому приказу. Разумеется,
Нащокин не мог спокойно видеть, как его устройство было разрушено враждебным Хованским. У Нащокина был в Пскове преданный ему дьяк, Мина Гробов,
который по отъезде Хованского и начал поднимать опять приверженцев нащокинского устройства. Мы видели, что по представлению Хованского вольная
продажа вина была уничтожена и велено было отдать ее на откуп, если найдется откупщик. |