|
Каким образом оный сынок свобожден, о всем о том будет вам известно от Брауна; а я вкратце доношу, как слышала, что учинена в нем самая малая скважинка возле киля и, конечно, от якоря». Мы привыкли видеть в Петре великого человека, иногда человека ужасного в выражении своих страстей, употребляющего крутые средства для достижения своих целей, человека с привычками дурного воспитания; в переписке его с Екатериною мы видим в нем доброго, веселого человека, и, разумеется, он не мог не быть благодарен женщине, которая поддерживала в нем эту доброту и веселость. Были ей благодарны и другие, которые обращались к ней с просьбами о своих нуждах, об избавлении от гнева царского; просьбы принимались приветливо, исполнялись: новая царица, видя еще непрочность своего положения, хотела и умела приобрести расположение многих. К тону, господствовавшему между мужем и женою, старались подделываться и окружающие. Одною из самых приближенных к семейству Петра женщин была княгиня Настасья Петровна Голицына, жена боярина князя Ивана Алексеевича. Вот что писала она Петру из Ревеля 14 июля 1714 года: «Всемилостивый государь дорогой мой батюшка! Желаем пришествия твоего к себе вскоре; и ежели, ваше величество, изволишь умедлить, воистину, государь, проживанье мое стало трудно. Царица государыня всегда не изволит опочивать за полночь три часа, а я при ее величестве безотступно сижу, а Кириловна, у кровати стоя, дремлет; царица государыня изволит говорить: тетушка, дремлешь? Она говорит: нет, не дремлю, я на туфли гляжу; а Марья по палате с постелью ходит и среди палаты стелет, а Матрена по палатям ходит и со всеми бранится, а Крестьяновна за стулом стоит да на царицу государыню глядит. Пришествием твоим себе от спальни получу свободу». Княгиня Голицына в этом письме не упоминает о карлицах, хотя в то время эти несчастные существа считались необходимою принадлежностию дворцов и знатных домов. Мы упоминали о ссоре Нарышкина с Мазепою по поводу бегства карлицы. Явление карлицы в семействе могло считаться не бедствием, а счастием; в сенатских делах находим бумагу о даровании отцу карлицы Устиньи Никитиной с семейством свободы от помещика его: счастливое семейство! Меншиков писал Яковлеву в 1716 году: «Понеже у одной моей дочери карлица есть, а у другой нет, того ради просим вас благовременно ее величеству государыне царице доложить, дабы из карлиц, которые остались после царицы Марфы Матвеевны, изволила определить мне указом одну карлицу взять». Кроме карлиц знатные люди увеселялись болтовнею попугаев, а иногда вместо попугаев служили и люди; в 1708 году Меншиков писал своей жене: «Послал я к вам ныне в презент двух шляхтянок девок, из которых одна маленькая, может вам за попугая быть: такая словесница, какой еще из таких младенцев мало видал, и может вас больше увеселить, нежели попугай». Любили и великанов: король прусский Фридрих Вильгельм I собирал их отовсюду в свое войско, просил и царя прислать ему великанов из России, царь посылал, но так как нельзя было русских людей оставлять навсегда на чужой стороне, то великанов переменяли, посылали новых. Великаны находились и в русском войске: в 1718 году велено было при сенатской роте быть двоим великанам. Необходимою принадлежностию дворца и домов знатных людей считались также шуты – люди, у которых всегда были наготове остроты и шуточки, чтоб посмешить хозяина и компанию. У Петра в описываемое время главным шутом был иностранец Лакоста, по просьбе которого был сослан в Казань знаменитый впоследствии лекарь Лесток. Чтоб познакомиться поближе с житьем бытьем преобразователя и окружающих его людей, более всего тронутых преобразованием, перенесемся в Петербург, этот парадиз , где Петру спорее работалось и веселее пировалось, чем где либо. |
