Богу свидетельствующу, ниже в помышлении моем, кольми, паче в намерении такого лукавого
дела я и не думал. Уже тринадцать лет, как в царствующем граде по вашему, монаршему, указу проповеданием слова божия труждаюся, и вся Москва
меня слушала, да и сам ваше царское величество изволили слушать моей убогой беседы, и никто не ощутил в моих словах мятежа. А господа сенаторы
ставят мне в вину то, что я говорил о фискалах, и хотели послать слова мои к вашему царскому величеству, а мне отселе запретили казанья
говорить». Стефан по прежнему просился в Донской монастырь, где бы мог посхимиться; по прежнему он остался митрополитом и блюстителем
патриаршего престола; адмирал Апраксин дал ему знать об этом, и Стефан писал царю: «Яко радостни бывают корабленицы, по страшных шумах водных
получивши ведро, тако и я, волнами печалей смущаем, ныне получил радостную тишину, егда известился писанием его милости господина адмирала о
премилостивом вашего царского величества на мене, раба своего, призрении. Аще же сподоблюся хотя едину литеру, самою монаршею ручкою ко мне
начертанну, видели, то и паче возрадуюся и всех печалей, сердце мое снедающих, забуду». Дело Тверитинова с товарищами произвело новые шумы
водные: в действиях Стефана царь видел превышение власти, и Яворский счел нужным умолять царя о прощении «писанием, слезами, а не чернилами
писанным».
Между тем царь принял меры для обеспечения и себя от «шумов водных»: в 1716 году константинопольский патриарх Иеремия прислал ему разрешение: по
причине нездоровья есть мясо во все посты, кроме недели перед причастием; у того же патриарха испрошено разрешение употреблять скоромную пищу в
посты солдатам за границею во время похода. В начале 1716 года Стефану хотелось съездить в Нежин, где он строил монастырь; для этого он
обратился к новорожденному царевичу Петру Петровичу, поздравил его с пришествием на сей свет и бил челом, чтоб исходатайствовал ему у отца
отпуск. Отпуск был дан, но еще прежде митрополит получил от царя любопытное письмо: «Понеже архиереи хотя по положениям и обетам и обещаются
хранить церковные уставы вкупе, но ради некоторых у нас небрегомых дел, изъяснение особливое написав, при сем посылаю». По этому особливому
изъяснению, архиерей при поставлении должен был обещаться: 1) «еже кого либо по моей страстной воле или каких ради ссор со мною или с моими
подчиненными вседомовно и единолично не проклинать и от таинств церковных не отлучать разве кто покажет себя явным преступником и разорителем
заповедей божиих или против церкви еретиком; а по Христову словеси по триех увещаниях непокоршегося и неисправившегося токмо единолично, а не
вседомовно проклинать и отлучать. 2) С противными церкви святой с разумом, правильно и кротостию поступать. 3) Монахов содержать по положенным
им правилам и уставам, не дая скитаться из монастыря в монастырь и ниже в мирские домы входить. 4) Церквей свыше потребы для прихотей вновь
самому мне не строить и другим не попускать, дабы потом не пустели. 5) Також де священников и дьяконов и прочих церковников свыше подобающие
потребы скверного ради прибытка не умножать, ниже для наследия ставить. 6) Паству всю на всякое лето, аще возможно будет, по крайней же мере в
два или в три года, самому посещать и назирать, не ради лихоимания и чести, но апостольски; запрещать, дабы расколов, суеверия и богопротивного
чествования не было, дабы невидимых и от церкви не свидетельствованных гробов за святыню не почитали; притворных, беснующих в колтуках, босых и
в рубашках ходящих, не точию наказывать, но и к мирскому суду отсылать; дабы св. |