От одного этого изображения вся кровь во мне волнуется, и я, конечно, не сомневаюсь, что
почтенная комиссия узаконит запрещение продавать людей поодиночке без земли. Мне удивительно, будто наемные люди не столь верны своим господам,
как собственные. Это похоже на то, как если бы кто сказал, что охотнее работают по неволе, чем по склонности. Вольный человек, если мне служит,
и особенно долгое время, служит независимо от жалованья, по усердию, а в невольника я и проникнуть не могу, усерден ли он ко мне или нет. И как
можно сказать, чтобы без таких невольных людей купцам невозможно обойтись, когда видим целую Европу, где никто невольных людей не имеет, однако
никто не жалуется ни на невозможность обойтись без них, ни на недостаток усердия вольных». В заключение кн. Щербатов говорил: «Крестьян в
подушном окладе считается теперь около 7 миллионов пятисот тысяч; дворян, духовенства, купцов, военных, всякого звания людей и чужестранцев
можно положить до одного миллиона. Если положить самое большое число, то нельзя думать, чтобы между крестьянами было более четырех миллионов душ
работников. Из этого числа надобно выключить людей, находящихся в службе у своих господ, приписанных к фабрикам, безземельных, ходящих на
необходимые работы, как то: плотников, каменщиков, кирпичников и проч. Все они могут простираться до семисот тысяч. Если выключим это число из
четырех миллионов, то действительных земледельцев будет три миллиона триста тысяч человек, следовательно, каждый пахарь должен приготовить хлеба
с лишком на пять человек. Если же дозволить купцам покупать себе людей и положить, что из 20000 каждый купит себе по две семьи, то чрез это
убавится еще 40000 пахарей».
Но купцы не тронулись этими доводами, не отстали от своих требований. Козаки требовали также права иметь крепостных людей. Наконец, потребовало
этого права и духовенство!
Такое решение вопроса о крепостном состоянии выборными русской земли в половине прошлого века происходило от неразвитости нравственной,
политической и экономической. Владеть людьми, иметь рабов считалось высшим правом, считалось царственным положением, искупавшим всякие другие
политические и общественные неудобства, правом, которым потому не хотелось делиться со многими и, таким образом, ронять его цену. Право было так
драгоценно, положение так почетно и выгодно, что и лучшие люди закрывали глаза на страшные злоупотребления, которые естественно и необходимо
истекали из этого права и положения. Представления, которые должны были мало помалу подорвать ценность этого права и положения в глазах лучших
людей, только еще начинали, и очень слабо начинали, проникать в общество; то было представление научное о государстве, о высшей власти и
отношении ее к подданным, отношении, не похожем на отношение помещика к крепостным и отнимавшем у последнего царственный колорит; потом
представление о рабстве как печати варварского общества, представление, оскорбительное для людей, имеющих притязания на образованность;
представление о народности, о чести и славе народной, состоящих не в том, чтоб всех бить и угнетать, а в содействии тому, чтобы как можно меньше
били и угнетали. Чтобы все эти представления, усиливаемые все более и более европейскою жизнью народов, сообща и распространением просвещения
мало помалу подкопали представление о высокости права владеть рабами, для этого нужно было пройти еще веку.
Кроме означенной неразвитости благоприятному решению вопроса о крепостных крестьянах могущественно препятствовала неразвитость экономическая. С
начала нашей истории мы замечаем в России явление, ведущее ко многим очень печальным последствиям, – это несоответствие обширности страны с
количеством народонаселения. |