- Меня вызывали?

- Ежели вызывали, заходи.

И не смотрит на меня. Стучу в дверь - никто не отвечает. Открываю - а там еще одна. Эх, думаю, совсем спятил. Позабыл, что у них перед кабинетом промежуток, вроде предбанника. Это, наверно, для того устроено, чтобы дух перевести.

Вхожу в кабинет:

- Здравия желаем!

- Садитесь.

Сел. Смотрю - народа никого, одни они. Листок бумаги перед каждым. Только карандашами шуршат. А сам Мотяков без сапогов, в одних носках ходит и плюет. Как это называется? Ну, что я в школу намедни привозил для плевания... Вроде табуреток?

- Урны, - подсказал Петя Долгий.

- Вот-вот. У него в кабинете их две стояло - одна в том углу, другая в этом. Он ходит, значит, в носках от одной к другой и плюет.

Беда, думаю. Кабы он хотел что сказать, уже сказал бы. А тут замышляет. И такое, что и высказать не хочет. Ходил он ходил, и вдруг ни с того ни с сего:

- Ты почему провокационные вопросы задаешь?

Я так и обомлел:

- Кому, Семен Иванович, задавал я провокацию?

- Ты не прикидывайся дураком! Кто спрашивал нашего инструктора про оппортунистов?

- Дак ведь это я для поддержания порядка.

Тут все как загогочут. А Мотяков подошел ко мне и рявкнул:

- Комедию ломать! Я отобью у тебя охоту дурачиться враз и навсегда. Ты что, не знаешь, кто такие оппортунисты?

Я аж привскочил:

- Знаю, товарищи члены бюро районного комитета, знаю.

Все опять засмеялись, а меня обида взяла:

- Товарищи, не считайте меня за дурака.

- Ты давай сам не придуривайся. Ну, говори, зачем задавал вопрос? Мотяков стоит передо мной и на носках покачивается.

А второй секретарь Семкин, такой кучерявенький и очень уж шустрый, говорит:

- Семен Иванович, ей-богу, он это без цели. Позвольте, я ему вопрос задам?

- Задавай.

- Скажите, Филипп Самоченков, кто такие оппортунисты?

И все снова захохотали.

- Дак все мы с вами и есть оппортунисты, - отвечаю.

- Как? И я оппортунист? - Мотяков аж голову вскинул кверху, а все остальные притихли.

- Нет, вы, Семен Иванович, не оппортунист. А мы все оппортунисты.

- Почему?

- Потому как планы мы не выполняем.

И все снова захохотали.

- Дурак, - говорит Мотяков. - Оппортунизм - это течение. Понял, враз и навсегда?

Ну, думаю, пропал. Ежели под течение определили меня - конец. Я знал, что в партии какое-то течение было... Стою я, будто в рот воды набрал. А они смеются. Даже Мотяков прыснул два раза.

- Ладно, - говорит, - потешил. Ты почему хлеб не сдаешь?

- Дак ничего нет, Семен Иванович. Окромя проса.

- Сколько проса у тебя?

- Да пудов шестнадцать осталось. Товарищи члены районного бюро, не сумлевайтесь! Завтра же всю сдам...

Все опять засмеялись. И Мотяков не удержался: "Га, га, га! Ну, Самоченков, запомнишь ты оппортунизм. А просо чтоб завтра же было на ссыпном пункте".

Так я и откупился от оппортунизма просом.

Ну, посмеялись мы. А Петя Долгий и спрашивает:

- В самом деле, кто же такие оппортунисты?

- А кто их знает, - сказал Филипп. - Может быть, это тунеядцы, которых выселяют теперь в отдаленные места.

- Нет, - сказал я. - Оппортунисты это люди, которые не выдерживают руководящей линии. И поэтому за ними нужно следить.

- Ай да Булкин! - сказал Петя Долгий. - Рано тебя на пенсию отправили. Ты еще пригодился бы кое-где.

- А что ж? Все может быть... И пригожусь еще...

О РАЗБОЙНИКАХ, О ХУЛИГАНСТВЕ И О ТОМ, КАК ВСЕ ЭТО ИЗМЕНИЛОСЬ К ЛУЧШЕМУ

У Матвея Кадушкина, садовника из деревни Малые Бочаги, на стене висит карта европейской части Советского Союза, - карта перекрещена черным карандашом; и как раз на пересечении линий жирный кружочек выведен.