Изменить размер шрифта - +
Но когда я наконец понял, что это не кино и что чаго действительно поглотило двенадцать миллионов человек, сердце у меня болезненно сжалось. На моих глазах радужные стены сомкнулись, похоронив под собой небоскребы центральной части Найроби, и я впервые разглядел за эффектными картинками реальные человеческие жизни. Реальных живых людей, которые гибли на моих глазах. В отличие от большинства друзей и коллег, этот репортаж вызывал у меня настоящий шок. Теперь же, осознав, что гибельный мрак пощадил одну жизнь, я испытал потрясение едва ли не более сильное. Странно и страшно было думать, что непосредственный участник событий, которые я только видел на экране телевизора, живет рядом, ходит, как и я, по улицам Манчестера.

Ресторан уже готовился к закрытию, когда Тен завершила свою историю рассказом о том, как вместе с другими кенийскими беженцами ее высадили в аэропорту Шарля де Голля и как месяцами она пробивалась сквозь препоны и рогатки иммиграционного законодательства Европейского содружества с его жесткими въездными квотами, пока – изнервничавшаяся, растерянная и бедная как церковная мышь – дождливым и прохладным английским летом не оказалась в Манчестере.

Когда она закончила, я некоторое время молчал. Любые слова показались бы банальными и незначительными по сравнению с тем, что я только что выслушал. Наконец я спросил, не хочет ли она зайти ко мне домой выпить по чашечке кофе.

– Да, – ответила Тен. После долгого рассказа ее голос звучал чуть хрипловато и невыразимо привлекательно. – С удовольствием.

Я оставил официантам непомерно щедрые чаевые – так на меня подействовал рассказ Тенделео.

Моя квартира ей понравилась. Больше всего Тен удивили ее размеры. Отправляясь на кухню, чтобы отрыть бутылку вина, я оставил девушку на софе, куда она улеглась, широко разбросав руки и ноги, явно смакуя пространство.

– Какой милый дом, – сказала она. – Большой, теплый, красивый. Твой.

– Да, – ответил я и, наклонившись, поцеловал ее. Потом сел рядом, взял Тен за руку и поцеловал красный, круглый шрам на коже, на Котором притаился чип.

В ту ночь Тен спала со мной, но мы не занимались сексом. Целомудренная и невинная, она лежала, подтянув коленки к груди и прижимаясь спиной к моему животу. Во сне она часто вскрикивала или всхлипывала, и от ее кожи пахло Африкой.

В конце концов ей все-таки отказали в пособии на жилое помещение, и Тен была в отчаянии. Жилье значило для нее очень много. Вся ее жизнь представляла собой долгий, долгий поиск собственного дома – безопасного, постоянного, надежного.

– У тебя есть два выхода, – сказал я ей. – Первый: ты можешь бросить работу.

– Ни за что, – тут же ответила она. – Я работаю, и мне это нравится. Почему я должна бросать работу?

Уголком глаза я заметил улыбку Уинтона, протиравшего бокалы за стойкой бара.

– В таком случае почему бы тебе не попробовать второй вариант?

– Какой же?

– Переезжай ко мне.

Ей понадобилась почти неделя, чтобы решиться. И я понимал, почему она колеблется. Мой дом был безопасным, надежным, большим, но он не принадлежал Тен.

Однако в субботу она позвонила. Не смогу ли я помочь ей перевезти вещи? Я поехал за ней в Сэлфорд. Убогие, холодные комнаты были обставлены мебелью, купленной на благотворительной распродаже, и выглядели ужасно. Воздух пропах наркотиками, в гостиной орал телевизор, который никто не смотрел, из комнат тоже доносилась громкая музыка – каждый слушал свое. Пока Тен собирала вещи, соседи по квартире смотрели на меня так, словно я был неким порождением чаго, а не таким же человеком, как они.

Вещей у Тен оказалось немного – узел с одеждой и узел с кассетами и книгами. Оба отлично поместились на заднем сиденье машины.

Быстрый переход