— Она была знакома с Максимом Горьким?

— С Горьким? Может быть. У нее была интересная биография, жаль, что, когда она умерла, я была слишком маленькой. А бабушка никогда ничего не рассказывала. Боялась, наверное. Время было такое, неспокойное. А теперь и спросить некого. — Мать вздохнула.

— У нас есть фотографии Дарьи Андреевны?

— Где-то был альбом. Тебе это срочно надо?

Вера решительно ответила:

— Да.

— Странно. Столько лет все лежало. А сейчас понадобилось. То какой-то фонд, где жулики сидят, то фотографии старые… Зачем они тебе нужны?

— Сейчас организации разные созданы, где призы разыгрываются среди тех, кто принесет фотографии своих бабушек и прабабушек, — принялась фантазировать Вера. — И разве неинтересно знать, кто был у тебя в роду?

Мать молчала.

— Прабабушка ведь хорошо рисовала? — полуутвердительно, полувопросительно проговорила Вера, протягивая матери рисунок — задорная, маленькая девочка стоит около березы в панамке и смеется.

Мать взяла рисунок и как завороженная принялась его рассматривать.

— Боже мой! — выдохнула она. — Это же я! Целая жизнь прошла…

Неожиданно она заплакала.

— Я помню, как маленькой еще мечтала о сцене… О том, что у меня будет большая семья — трое детей — и как мы будем обедать и ужинать все вместе. Мы будем смеяться, обсуждать новости, беседовать, рассказывать о том, что с нами случилось за день… И где все это? Какая же жестокая штука жизнь!

Руки у матери дрожали.

— Бабушка Даша, какая она была хорошая. Но все время грустная…

— Ты говоришь, что она была из Литвы?

— Да, оттуда.

«А как же древний итальянский род?» — чуть было не сказала Вера, но вовремя осеклась. Неужели все-таки произошла ошибка?

— Там какое-то безумное смешение кровей: грузинской, польской, литовской, русской, — продолжала мать.

— Может, ты покажешь мне ее фотографии?

— Тебе это нужно прямо сейчас?

— Ну, пожалуйста, мамочка! Ну хочешь я сбегаю за пирожными.

— Мне же нельзя, — с видом оскорбленной добродетели выпрямилась мать. — Сценический образ, фигура…

— Ну мам, — подлизывалась Вера. — Иногда немного можно. Нужно баловать себя.

— Ладно, уговорила. Возьми эклеры, только с ванильным кремом, с шоколадным — не надо. И тирамису, которое продают в пекарне на углу. Оно у них замечательное — легкое, воздушное… И это все в последний раз. Больше ни-ни. А я пока сварю кофе. Только побыстрее. А то уже воображение разыгралось…

Сидя за столом с кофе и пирожными, Вера рассматривала старый фотоальбом.

— Вот Дарья Андреевна, смотри. Красавица. Твоя бабушка Люся все время говорила, что я — в нее.

В Дарье Андреевне Шевардиной грузинская кровь явно преобладала. Она была высокой, с тонкими чертами лица и копной черных вьющихся волос. Снимков было немного. Дарья Андреевна в Парке Горького, на первомайской демонстрации, с семьей — маленькой дочкой и мужем. И еще пара фотографий, где она на природе.

— Вот и все! Царствие ей небесное. Участок нам от нее достался. И квартира двухкомнатная, которую потом на эту трехкомнатную обменяли.

— Мам, скажи, пожалуйста, а драгоценностей от Дарьи Андреевны никаких не осталось?

Минуту-другую мать колебалась, а потом со вздохом проговорила:

— Остались.

— А почему ты мне никогда раньше об этом не говорила? — изумилась Вера.