Но это, в конце концов, въедливый пустячок на фоне гораздо более поразительного события.

На памятнике тысячелетию России не было изображения Иоанна Васильевича Грозного!

Не было изображения первого официально провозглашенного русского царя. Человека, расширившего пределы России. Человека, как раз и заложившего основы государственного устройства, создавшего настоящее государство из рыхлой массы полунезависимых феодальных уделов. Человека, проведшего в жизнь серьезнейшие реформы во многих областях жизни – реформы, которые, опять-таки без преувеличения, как раз и превратили старую, отжившую Русь в настоящее государство. Микешин поместил на свое творение немало людей, чьи деяния не стоили и сотой доли того, что совершил Грозный. А вот Грозного лишил такой чести – что все остальные, включая императора, приняли как само собой разумеющееся…

Причины и мотивы такого отношения к первому русскому царю не требуют каких-то долгих и старательных расшифровок. Они уже тогда лежали на поверхности и были прекрасно всем известны (хорошо еще, что не все думающие люди с ними соглашались). К тому времени Иван Грозный, по сути, был официально утвержден «общественным мнением» на роль величайшего тирана, сатрапа, злодея и преступника в русской истории. Большей частью изображался в роли омерзительного палача, цедившего кровушку направо и налево – просто так, забавы и потехи ради, по природному своему садизму, из любви к казням и пыткам. Ни малейшей логики и целесообразности в его действиях усматривать не полагалось. «Образованная публика» с восторгом внимала «ученым трудам» и исторической беллетристике, где Грозный изображался кровавым чудовищем, выражаясь словами Стругацких, пусть и относящимися к другому персонажу, – убивавшим направо и налево ради власти и царствовавшим, чтобы убивать…

Началось это еще во времена «плешивого щеголя» Александра I, когда ученый муж Карамзин впервые пригвоздил к позорному столбу царя-палача. Карамзин, правда, не был профессиональным историком (их тогда вообще насчитывалось крайне мало), зато, что очень важно для понимания ситуации, стал основателем целого направления в изящной словесности, именуемого «сентиментализмом».

В чем этот сентиментализм заключался, если вкратце?

Получивший европейское образование барин наподобие Карамзина, проведя приятную ночь со своей крепостной девкой, как следует завтракал, попутно приказав высечь крепостного повара за подгоревшую индюшку. Потом отправлялся в благородное собрание перекинуться в картишки, где запросто проигрывал целые деревни, ему принадлежавшие, – естественно, вместе с тамошним крепостным населением. Ну, а вечером, после трудов праведных, брался за гусиное перо и до рассвета сочинял трактаты либо романы – о тяжкой участи крепостных рабов, о вреде разврата и картежной игры…

Самое печальное и страшное, что я, право же, не преувеличиваю и не рисую никаких карикатур. Именно так вели себя эти благородные, ученые господа: железной рукой правили своим крепостным хозяйством, а для души сочиняли труды о высоком, заливая их сентиментальными слезами…

Интересно, что Петр I в глазах означенных господ вовсе не выглядел ни кровожадным зверем, ни тираном. Хотя крови он пролил столько, сколько Грозному и не снилось. Самые завзятые недоброжелатели Грозного, сохранившие все же научную совесть, считают число его жертв в пятнадцать тысяч человек (если по максимуму, что вовсе не обязательно соответствует истине). При том, что население Московского царства при Грозном составляло восемь миллионов человек (по другим данным – девять). При Петре многомиллионное население России сократилось на четверть – включая умерших и сбежавших за пределы Российской империи. Тем не менее к Петру те, кто с пеной у рта обличал Грозного, были невероятно предупредительны и ласковы. Главным образом оттого, что Петр, изволите ли видеть, внедрял «прогресс» и «цивилизацию», – а Грозный олицетворял собою всю «исконно русскую» отсталость (последний тезис особенно полюбился недоброжелателям России за ее рубежами, взахлеб перепевавшим страшные сказки и неведомо кем пущенные сплетни о «русском варваре»).