Великий князь, заняв позицию в Коломне, надежно защитил подступы к столице с юга. Обвинять его в «выдаче» москвичей басурманам не было никаких оснований. Эпизод с москвичами, якобы угрожавшими схватить государя, был подчинен тому же идейному замыслу, что и «злые» обличения Вассиана, от начала и до конца сочиненные неофициальным летописцем.

В историографии свидетельству о московских волнениях было придано первостепенное значение. Л. B. Черепнин выделил решающую роль народных масс в событиях и заключил, что Вассиан выразил настроения посадских людей. В Москве, по его словам, «по-видимому, назревало антифеодальное восстание».

Однако достоверность исходного летописного текста более чем сомнительна.

Различное освещение в летописях получила тема «злых советников». В официальных сводах 1490-х гг. лишь упоминался некий Мамон, фамильное прозвище которого как нельзя лучше подходило для его изобличения. Автор неофициальной летописи не только назвал этого советника по имени-отчеству (Григорий Андреевич Мамон), но и сообщил любопытные подробности из его биографии. Отец Мамона служил боярином у удельного князя Ивана Можайского, который был одним из опаснейших противников Василия II. В период смуты Мамонова семья сумела доказать свою преданность Василию II. Удельный князь бросил отца Г. А. Мамона в тюрьму и приказал сжечь жену боярина как колдунью.

Неофициальный летописец подчеркивал, что недобрые советы государю подавал не только Г. А. Мамон, но и И. В. Ощера. Книжник считал корысть единственным побудительным мотивом этих двух лиц. «Те же бяху бояре богати, — писал он, — князю великому не думаючи (не советуя. — Р.С.) против татар за крестьянство стояти и битися, думаючи бежати прочь… и помышляюще богатство много, и жену, и дети». В действительности ни Мамон, ни Ощера не были «бояре богати». Мамон служил при дворе как сын боярский и не имел думного чина. Ощера принадлежал к кругу более влиятельных лиц, но в думу входил в низшем чине окольничего. По словам неофициального московского летописца, Ощера и Мамон напомнили Ивану III о пленении его отца татарами в битве под Суздалем, а также привели в пример Дмитрия Донского, бежавшего при нашествии Тохтамыша в Кострому, иначе говоря, советовали ему избегать риска, связанного с личным участием в бою. Сведения такого рода правдоподобны и согласуются с «Посланием» Вассиана, убеждавшего Ивана III биться с басурманами до крови и до смерти.

Отступление Орды

Летописцы различной ориентации неодинаково описывали поведение братьев Ивана III в период нашествия Орды. Вассиан принимал личное участие в переговорах с братьями государя, поэтому в Ростовской летописи эти переговоры освещены весьма подробно. В 1490-х гг. официальный летописец решительно сократил эти сведения, допустив невольное искажение. Из Ростовской летописи следовало, что мятежники прибыли в Кременец в последний момент и в боевых действиях на Угре не могли участвовать. Автор свода 1490-х гг. поместил известие о приходе братьев Ивана III на Кременец перед рассказом о боях на Угре, не уточняя вопроса об их участии в описанных боях.

Подняв мятеж, Андрей Большой и Борис Волоцкий ушли из Углича к литовской границе. Ввиду угрозы татарского вторжения Иван III послал к братьям во Ржев бояр с мирными предложениями. Однако удельные князья не сразу пришли на помощь Ивану III. Оправдывая их поведение, неофициальный летописец утверждал, будто князей отвлекло нападение ливонских рыцарей на Псков. Они спешно двинулись на помощь псковичам, что и вынудило немцев отступить.