Теперь в тишине монашеской кельи князь вновь и вновь перечитывал грамоту, волнуясь: не забыл ли чего важного, необходимого...

Начало грамоты дышит христианским смирением: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, се аз, грешный худыи раб Божий Иван, пишу душевную грамоту, ида в Орду, никим не нужен (то есть никем не принуждаем. – Н. Б.), целым своим умом, в своем здоровьи. Аже Бог что розгадает о моем животе, даю ряд сыном своим и княгини своей» (5, 7).

Насколько известно, в таких смиренных тонах не писали свои завещания великие князья ни до, ни после Калиты.

Иван завещает: «Приказываю сыном своим очину свою Москву». Это значит, что Москва и ближайшая округа в радиусе около 40 км от столицы оставалась в совместном владении Семена, Ивана и Андрея Ивановичей. Каждый из них имел в городе свою треть, и потому каждый был кровно заинтересован в благосостоянии Москвы, в ее защите от врагов. Мудрое решение Калиты стало примером для его потомков.

Сложнейшей задачей было распределение между наследниками сосредоточенных в руках Ивана Даниловича земель, сильно различавшихся по их военно-стратегическому значению, юридическому статусу и хозяйственной ценности. Раздел должен был устранить возможные поводы для споров между сыновьями Калиты, а также обеспечить имущественные интересы их мачехи – княгини Ульяны с ее двумя дочерьми. Исследования духовной грамоты показывают, что Калита сумел найти удачное решение. Его завещание не стало поводом для раздоров (как, например, завещание Дмитрия Донского), а, напротив, послужило основой для сплочения московского княжеского дома. Примечательно, что доля старшего сына Семена (получившего из городов Можайск и Коломну) превосходила уделы младших братьев. В этом проявилась дальновидность Калиты. Явное материальное превосходство старшего брата сдерживало младших от мятежей. Последующие московские князья не только придерживались этого принципа, но и постоянно увеличивали надел старшего сына.

Важной частью наследства была движимость: парадные княжеские одежды и украшения, инсигнии власти, драгоценные сосуды для торжественных приемов. Здесь у Калиты скопилось, по-видимому, достояние всех его умерших бездетными братьев. Всем этим он и наделяет своих сыновей, тщательно обозначая каждый предмет.

«А при своем животе дал есмь сыну своему Семену: 4 чепи золоты, 3 поясы золоты, 2 чаши золоты с женчуги, блюдце золото с женчугом с каменьем. А к тому еще дал есмь ему 2 чума золота болшая [По разъяснению К. В. Базилевича „чумом у монголов называется чаша, имеющая коническую форму, например, чаша из рога“ (45, 9)]. А из судов (сосудов. – К Б.) из серебрьных дал есмь ему 3 блюда серьбрьна»...

«А из золота дал есмь сыну своему Ивану: 4 чегш золоты, пояс болшии с женчугом с каменьем, пояс золот с капторгами [Капторгами у татар назывались металлические футлярчики для мелких вещей, подвешенные к поясу], пояс сердоничен золотом окован, 2 овкача золота [Овкач – ковш особой формы], 2 чашки круглый золоты; блюдо серебрьно ездниньское [Ездниньское – персидское], 2 блюдци меншии»...

«А из золота дал есмь сыну своему Андрею: 4 чегш золоты, пояс золот фрязьскии с женчугом с каменьем [„Фряги“ – итальянцы. „Фрязьскии“ – итальянский], пояс золот с крюком на червчате шелку, пояс золот царевьскии [„Царевський“ – сделанный в Царьграде, византийский], 2 чары золоты, 2 чумка золота меньшая; а из блюд, – блюдо серебрьно, а 2 малая»...

По подсчету К. В. Базилевича, Калита завещал наследникам 12 золотых цепей, 9 поясов и 13 золотых предметов посуды (45, 9).