|
Затишье на архиепископском подворье новгородского Детинца. Бесшумными тенями скользят служки, редкие свечи горят по палатам. Последние дни отвёл Всевышний архиепископу Ионе. Всё в руце Божией, как записано в Евангелии, и дела человеческие, и жизнь. От рождения и до смертного часа человек ходит под всевидящим оком Господним. Дела свои праведник Иона вершил, памятуя о том, думы тому подчинял. И когда службы в храмах правил, и когда с проповедью к миру обращался, и когда буйное вече словом Божьим укрощал… А в молодые лета в кельях старческих прислуживал либо в скиту жил и власяницу носил, гордыню смиряя, - о том всегда помнил. Но вот настал час, и призывает его Господь. Иона обращается к Всевышнему: - Господи, услышь меня, кающегося. Праведно ли жил, грешно ли, суди меня мерой своей… У ложа умирающего стоял владычный ключник Пимен. Старец крепкий, властный. Давно добивался он, чтоб назвал его Иона своим восприемником. А тот молчит. Видно, видит, что Пимен ярый недруг московскому митрополиту и радетель Флорентийской унии. К дыханию владыки прислушивался весь Великий Новгород, и новгородцы тоже судили Иону всяк своей мерой… С тем и ушёл в мир иной владыка Иона. Прощально звонили церковные и монастырские колокола. Новгород и русская земля скорбели по архиепископу Ионе… В малой молельне, где сводчатые потолки напоминали монашескую келью, неистово крестилась Марфа Борецкая. Тускло тлела лампадка. Грузная, крупная Марфа, стоя на коленях, шептала слова молитвы. Но порой голос её смолкал, и она начинала бормотать своё. О чём она говорила в такую минуту? Может, продолжала давний спор с преставившимся Ионой о вольностях Новгорода Великого? А может, каялась в грехах своих и просила у Господа прощения? Потом было отпевание и тризна в трапезной Юрьевского монастыря, где Марфа сидела по одну руку с владычным ключником Пименом, по другую - с посадником Иваном Лукиничем, маленьким, с виду простоватым стариком, с редкой, посеребрённой временем бородкой. Марфа говорила ему вполголоса: - Праведный был Иона, да о Москве боле пёкся, чем о Новгороде вольном. Не доведи нам ещё подобного владыки, Господи. На что посадник Иван Лукинич отвечал тихим елейным голоском: - Твоими бы устами, Марфа Исааковна, мёд пить.
В один из таких дней, омрачённых смертью архиепископа новгородского, подъезжал к городу великий князь Московский Иван Молодой. Ещё в дороге, прознав о кончине владыки Ионы, дьяк Фёдор, сокрушаясь, говорил: - Не ко времени скончался он, ох как не ко времени. Кому грамоту государеву вручу? Иван Васильевич наказывал непременно владыке Ионе вручить. Неожиданно посмотрел на молодого великого князя: - Княже, не след нам ноне в Новгород въезжать, остановимся в каком-нибудь монастыре пригородном, в гостинице монастырской. Поглядим, как нас новгородцы встретят. Да и встретят ли? На том и порешили… Встретивший московитов старый монастырский настоятель указал князю на келью: - Уж не осуди, княже, жилище убогое, тем паче на двоих с дьяком, да иных келий нет. А люди твои в трапезной разместятся. И стали московиты выжидать, когда же новгородцы призовут их… А Новгород в ту пору жил своей жизнью. С утра и допоздна трудились мастеровые, на городских концах звенели молоты кузнечные, стучали топоры плотницкие, чадили печи гончарные. По утрам звонили церковные колокола, гудели торговые ряды множеством голосов. Спозаранку, едва открылись городские ворота, в Новгород вошёл старый монах Зосима в изношенных одеждах, стоптанных лаптях и бесцветном клобуке, из-под которого выбивались пряди седых волос. Долго стоял он перед храмом Святой Софии, молясь, прежде чем отправиться к подворью Борецких. - Дивна красота твоя, Господи, - промолвил он и, ещё раз перекрестившись, зашагал к терему Марфы. |
